Цугцванг
Шрифт:
— Тебе когда-нибудь говорили, что подвальные парикмахерские никогда не делают ничего нормально? Стрижка просто блеск, котенок.
Хочу отстраниться, но он снова предугадывает меня, кладя руку на живот и рывком вбивая в свою грудь. Я ни жива, ни мертва. Стою жмурюсь, не дышу и стараюсь вообще не подавать никаких признаков жизни — говорят, что в дикой природе это спасает, а чем он не хищник? Проводит носом по волосам, ниже, пока не добирается до шеи, а я вонзаю ногти еще глубже себе в ладони. Не знаю, что будет дальше, но мне еще страшнее от догадок, которые так и крутятся на уме из-за упирающего в спину «весомого аргумента».
«Наверно он захочет отомстить мне за все,
— Поставить бы тебя на колени прямо здесь за то, что ты сделала на набережной. Может быть, если жестко трахнуть твой грязный рот, ты навсегда запомнишь простое правило: никогда меня не бей? Особенно туда.
По коже бегут мерзкие, колючие мурашки, когда воображение подкидывает эту ужасно унизительную картину. Я почти не могу сдерживаться, знаю, что еще чуть-чуть и разрыдаюсь, а еще не могу вдохнуть из-за огромной, сухой таблетке, застаревшей в горле. Мне остается только молиться, и еще более усердно, когда он сжимает в кулаке свитер у меня на животе…Я уже и не надеюсь ни на что хорошее, но неожиданно он расслабляет пятерню и усмехается.
— Ты бы знала, как тебе везёт, твою мать.
Я перестаю чувствовать любое давление, потому что перестаю ощущать его присутствие, но оно снова врывается в мой мир, разрушая его до основания. Максимилиан не собирается так просто оставлять меня в покое, напротив, кажется он решил окончательно меня добить.
— С днем рождения, котёнок.
Огромный, увесистый камень ложиться в ямочку между ключицами, а тонкая цепочка натягивается вроде и чуть-чуть, а я задыхаюсь. Это ошейник, ни что иное, как он, и он жжет кожу там, где касается, душит…Меня спасает вибрация его телефона, и я от всей души, жарко благодарю того, кто придумал смс-ки, потому что она отвлекает его достаточно, чтобы я смогла немного отойти. Совсем мне не позволяет его рука, которая снова покоиться на моем локте, чтобы еще через миг повернуть меня на себя. Я не хочу смотреть на его лицо, но меня никто и не спрашивает. Максимилиан кладет два пальца под подбородок, а когда я все же сталкиваюсь с его глазами, хмурюсь.
Меня всегда поражал цвет его глаз. Он был странным с самого начала: слишком серый, слишком яркий, слишком какой-то…ненастоящий. В чем я убеждаюсь и лишний раз корю себя: на самом деле у Максимилиана зеленые глаза. Не яркие, как листья деревьев, а скорее будто трава, на которой лежит молочный туман. И это очень необычно, я таких глаз, как у него, никогда не видела. Потом я смотрю на правое ухо, где раньше висело колечко — его тоже нет. И татуировок нет. Я почему-то больше, чем уверена, что их реально нет, потому что не вижу даже намека сквозь вырез его черной рубашки. И руки. Они чистые, если не считать головы змеи. Я, кажется, в тупике, еще больше запутываюсь, но Максимилиан лишь усмехается.
— У тебя еще будет время меня рассмотреть, котенок, а сейчас мне нужно уехать.
Молчу. Он слегка щурится и продолжает.
— Отец прилетел. Это явно срочно.
Снова молчу. Кажется он пытается меня заинтересовать, чтобы разговорить, но проблема в том, что мне неинтересно. Я перевожу взгляд куда-то в сторону, подсознательно сжимая себя руками, и ловлю еще одну усмешку.
— Играешь в молчанку? Пожалуйста, играй. В холодильнике полно еды, но если захочешь что-то заказать — вперед. Запишут на мой счет, я потом оплачу. Ключи у тебя будут, курьера пустить сможешь, но не пытайся ими воспользоваться, чтобы сбежать. Будешь выглядеть нелепо и лишний раз взбесишь меня — это никому не нужно. Лифт без карточки не поедет, отсюда ты сможешь уйти только с ней.
Бросаю таки короткий взгляд на серый пластик в его руках, но снова возвращаю на прежнее место. А этого уже достаточно — Максимилиан доволен, как слон, что провокация удалась, и чинно продолжает.
— …С душем разберешься. Советую не медлить с ним, особенно после этого грязного притона. Что касается шмоток — их полно в шкафу, выбирай, что хочешь. Всё новое. Я вернусь завтра ближе к вечеру.
«Мне плевать, когда ты вернешься…» — я все также стою и смотрю в пол, что наследного принца не устраивает абсолютно.
Наверно по его плану я должна была пищать от восторга и прыгать ему на шею, но я этого не делаю. Я даже не благодарю его за «подарок», который он считает допустимым, и, думаю, это окончательно его злит. Максимилиан делает ко мне шаг, а потом резко берется за края моей кофты и одним движением разрывает в стороны да так быстро, что я даже не успеваю отреагировать. Та же участь приходится на мое белье, и теперь я, как Венера в пене, правда вместо "пены" ошметки из дешевой ткани.
«Боттичелли был бы просто в восторге…»
Снова почти не дышу, хмурюсь, не шевелюсь — я не даю реакции, не потому что хочу ему что-то доказать или поиграть на нервах, а потому что тупо не могу ее дать. Даже комментарий внутри моей головы звучит так слабо, что не обидел бы и пятилетнего ребенка, но он этого не понимает. Максимилиан ждет «приличные» пару мгновений, потом приближается и, уткнувшись щекой в висок, цедит сквозь зубы.
— Это чтобы ты не попыталась снова плюнуть мне в лицо, сучка, — оставляет горячий поцелуй, — Не надрывай горло и не ори, тебя никто не услышит: шумоизоляция потрясающая, а соседей вокруг нет. Все квартиры на этаже — мои. Располагайся, котенок.
Отрывается от меня также внезапно, как подошел, и вот уже хлопает дверью. Я все стою, стою, стою, слушаю, как проворачивается ключ, потом слушаю глухие, четкие шаги, хлопок другой двери. Снова проворачивается ключ, но вместе с ним таймер обратного счета моей истерики подходит к нулю. 00:00 — начинаю беззвучно плакать, вытирая слезы, а потом хватаюсь за застежку на своем ошейнике. Я безуспешно пытаюсь его расстегнуть, наверно, минут десять — ничего не получается. Из-за этого плачу только сильнее, всхлипываю, но что остается? Я опускаю руки и оборачиваясь в темноту и тишину.
«Это моя клетка на пятьдесят втором этаже…Ну здравствуй…»
Эта квартира — рай недвижимости и дизайна интерьера, я такое только на страницах журналов видела, если честно. В Новосибирске у нас был красивый и очень большой дом, трехэтажный, но не было такого размаха, да и я его уже почти не помню, кроме того, что там точно было не так, как здесь…
Когда я осторожно прохожу по коридору в глубь квартиры, свет автоматически зажигается (судя по всему реагирует на присутствие), открывая мне просто потрясающий вид. Я попадаю в просторную, невероятных размеров гостиную в темно-серых тонах. По середине комнаты стоит огромный диван, куда при желании можно поместить человек двадцать, напротив него огромный телек на тумбе достаточно яркого цвета для дерева. Оно почти оранжевое, но прекрасно вписывается в дизайн, а еще, когда я оборачиваюсь, понимаю, что это так называемый «акцент», чтобы связать эту зону с кухней. Там в таком цвете длинная барная стойка, а за ней крупные, высоченные фасады черного цвета с окантовкой из того же дерева. «Фартук» — это черный мрамор, но самая яркая деталь здесь все также связанна по гамме: пять светильников прямо над стойкой в форме кругов, но на разном уровне и разных размеров. У самого окна есть еще и стол. Он длинные и такой, какой и я бы себе хотела: вроде это называется эпоксидная смола, но если говорить об эффекте, это что-то вроде дерева, тонущего в море.