Цунами. Сотрясатели Земли

Лукьянов Алексей

А потом пришла официальная бумага, что вопрос о возвращении на родину трех российских граждан, по вине стихийного бедствия оказавшихся в Тихом океане, решен. На Виксу и капитанов прибыли паспорта международного образца, и в течение недели любая авиакомпания обязана переправить их сначала на материк, а потом в Россию.

— Так вон, август скоро, почти все лето в заграничных гребенях обитали, — оправдывался не то перед хозяевами, не то перед собой Грузин.

Все уже сильно скучали по своим: и Грузин, и Татарин, про Виксу и говорить не стоило — каждый сеанс телефонных переговоров заканчивался ночными слезами.

А вот теперь, в

аэропорту, оказалось, что и уезжать не хочется — настолько родным все стало, особенно Лэйла и Змей.

— Мы ведь еще увидимся, правда? — спросила Викса, когда объявили регистрацию.

— Конечно, девочка, обязательно, — кивнула Лэйла. — Мы же теперь подруги.

— Я тебе каждый-прекаждый день буду писать, — затараторила Викса. — Каждый-прекаждый! И английский весь выучу. И итальянский тоже!

Желая подтвердить свою готовность, Викса на весь зал прокричала:

— Порка мисерия!

Итальянская группа, сдававшая багаж неподалеку, прислушалась.

Лэйла со Змеем покраснели и прикрыли Виксу от любопытных земляков.

— Весь не учи, — разрешила Лэйла. — Так, немного, чтобы поговорить можно было.

Впятером они дошли до паспортного контроля, и вот теперь настала пора прощаться окончательно. Уже пройдя таможенный досмотр, капитаны с Виксой встали кучкой и посмотрели на каких-то мигом осиротевших супругов Монтазио. У всех в горле застрял ком, и чтобы прогнать его и как-то разрядить обстановку, совершенно не договариваясь, и те, и другие крикнули: «Окунитесь в алебастр!» А потом Лэйла со Змеем поспешили уйти.

— Долгие проводы — лишние слезы, — сказал Боря, погладив Виксу по голове. — Идем, самолет ждать не будет.

Их ждал Гонконг.

Всю дорогу домой Лэйла задумчиво молчала. Змей знал, что не надо ее тормошить. Его жена сейчас находилась на подзарядке. Где-то там, внутри, Лэйла взвешивала все «за» и «против». «За» было гораздо больше, Змей это знал, но такова уж Лэйла — она несколько раз перепроверяла то, на что давно решилась. И накручивала, накручивала, накручивала себя, чтобы взорваться отборной руганью и готовностью к свершениям.

— Змей, — задумчиво спросила она. — Ты все еще хочешь детей?

— Да, мэм.

— Не слышу.

— Так точно, мэм!

— Своих, собственных?

— Разумеется, мэм!

— Но ведь ты не будешь против, если мы возьмем еще и приемных?

— Да, мэм!

— Ты не боишься, что будет трудно?

Змей с сарказмом посмотрел на жену:

— Ты издеваешься? Когда нам было легко?

4

Богатство бывает разное (если рассуждать узко и говорить о богатстве только в значении материальной обеспеченности). Пять миллионов, наверное, мало для миллиардера, но много для безработного. Тут дело не в количестве, а в запросах. Богат не тот, у кого много, а тот, кому хватает. Недаром Шура Балаганов на вопрос, сколько ему нужно для полного счастья, назвал точную цифру: пять тысяч в год. Разумеется, для кого-то это копейки, но кому-то — тарелка супа, саечка и, может быть, изредка бутылка пива, не самого лучшего, но так, вечерок перед телеком скоротать.

Иван Иванович стал богат. Не неприлично богат, когда человек сорит направо и налево купюрами, покупает дорогие авто, в общем-то, совсем ему не нужные, и просаживает круглые суммы в казино, хотя сроду не верил в удачу. Нет, Мезальянцу деньги голову не вскружили.

Иван Иванович поменял лицо, прикус, документы

и стал Робертом Миллером. С таким именем можно жить и в России, и в Соединенных Штатах, и в Европе, и в Африке. Он даже избавился от папиллярных узоров на пальцах, хотя это, в общем-то, довольно болезненная и главное — бесполезная процедура, потому что спустя некоторое время узоры восстанавливаются. Но какое-то время его нельзя будет вычислить по отпечаткам.

Иван Иванович жил в номерах «люкс» пятизвездочных отелей с видом на море. Он не шиковал, но и ни в чем себе не отказывал. Иван Иванович брал уроки — изучал испанский, португальский, греческий, турецкий, иврит и идиш, греческий, французский, итальянский и арабский, словом — языки Средиземноморья.

Иван Иванович боксировал каждый день по паре часов и делал значительные для немолодого непрофессионала успехи. Иван Иванович нарастил мышцы и отпустил эспаньолку. Иван Иванович плавал с аквалангом и освоил серфинг. Он читал книги в оригиналах, смотрел фильмы и телепередачи на языке страны, в которой жил, каждое утро бегал вдоль набережной, не гнушался беседовать с обслуживающим персоналом и всегда давал щедрые чаевые. Он даже научился танцевать танго, сальсу и чачача не хуже инструктора.

Но пустоты, образовавшейся внутри, заполнить не мог. Пустота всасывала все, чем кормил ее Мезальянц, и выплевывала только тоску-печаль. На душе было холодно, гадко, поганое ощущение утекающего сквозь пальцы времени.

Он не привык к таким эмоциям.

Казалось бы, Иван Иванович сделал все. Разрушил планы Первого, сам вышел сухим из воды, обеспечил тылы… отчего же так хреново? Ведь не из-за того, что он увел у Первого из-под носа артефакты. Не из-за того, что надул Контору и подставил Свиридова. И убитого Сорри ему ни капли не было жалко (возможно, Иван Иванович и зря прихлопнул бедного рыбака, но угрызений совести на этот счет не испытывал и не собирался).

Только вкуса еды он не чувствовал с тех самых пор, как из Парижа кумом королю уехал в Ниццу. И сон стал прерывистый и тяжкий, будто домовой душит. Хоть к мозгоправу обращайся.

В конце концов Мезальянцу это надоело. Он решил отправиться в круиз, а если и это не поможет разобраться в себе — сдаться на милость моссадовских психологов. Это не значило, что Мезальянц так жаждал вернуться к работе. Но что-то же делать надо!

И последний шанс оказался выигрышным. Он понял все, что требовалось для восстановления душевного спокойствия. Все дело оказалось в танцах.

Мезальянц не очень разбирался в музыке, поэтому на танцплощадку, где играли живые музыканты — какой-то джаз-банд, но они лабали и популярные танцевальные хиты в латиноамериканской обработке, — заглянул случайно. Да так и залип у бара, наблюдая за немолодой, но все еще эффектной женщиной, с которой танцевал пожилой господин в ярко-красном галстуке, из-за которого нельзя было понять, носит господин еще что-то или интенсивная окраска галстука заменяет еще и гардероб. Впрочем, как раз на галстук Иван Иванович внимания и не обращал, потому что женщина эта была ему хорошо знакома. Настолько хорошо, что едва плохо сделалось. Женщина тоже предпочла сегодня ярко-красный колорит, на один тон спокойнее, чем галстук ее партнера, но тоже вызывающий. Однако, несмотря на яркость, красный очень шел женщине, и даже молодил ее. Сторонний наблюдатель решил бы, что она испанка. Или каталонка. Но Ивана Ивановича провести было трудно. В конкретном случае — вообще невозможно.