Шрифт:
Пролог
Некогда это был десантный бот серии Р-376 «Ярославец», способный передвигаться как по реке, так и по морю (в пределах своего класса, конечно). Однако время шло, «Ярославец» списали из военного флота в гражданский, срезали турель, чтобы не заслоняла обзор, отремонтировали, провели отопление, каюты отделали под изнеженных гражданских лиц и пустили курсировать морского волка вдоль берега в качестве прогулочной яхты. И обслуживали его два капитана — Грузин и Татарин.
То есть
У капитанов не только фамилии были похожи, звали их тоже одинаково — Борис и Глеб. Боре Грузину недавно стукнуло шестьдесят, а Глеб Татарин не дошел пока и до тридцати, поэтому всю работу на катере выполнял именно он, а Грузин в это время рассуждал о бесконечности.
Бесконечность была для капитанов предметом рассуждений, мечтаний и горячих споров. Сядут они чай пить — и начинают мусолить: бесконечность! За этими разговорами о вечном мы с ними и познакомились.
— Ты кто? — спросил Грузин, когда мы, едва не грохнувшись, спустились в каюту.
— То есть вы, — смущенно поправился Татарин, когда разглядел нас получше.
Юся затряс плечами и запел:
— Ай, нанэ!
— Вижу, что не китайцы. — Грузин ничуть не смутился нашим с Юсей совместным обликом, или смутился, но виду не подал. — Чего надо?
— Мы пришли бот угнать, — признался я.
— Чего?
— Мы угоняем бот, — повторил я и уточнил: — Это ведь десантный бот серии эр-триста семьдесят шесть?
— Да, «Ярославец». А куда погоним? В Японию? — спросил Татарин, будто катера здесь угоняют по десять раз на дню.
— Да садись ты, не мельтеши, — перебил его Грузин и подвинулся на скамье. — В смысле — садитесь. Чаю выпьем, а потом уже о делах поговорим.
Я не расположен был чаевничать, а уж говорить с капитанами о делах — и подавно. В идеале операция представлялась мне очень просто: капитаны должны вытащить нас на палубу, чтобы дать пинка под зад, мы аккуратненько, чтобы ничего не сломать, устраиваем легкий толчок земли, небольшим цунами капитанов смывает за борт, мы терпеливо ждем, пока капитаны выползут на берег, и только удостоверившись, что жертв нет и не предвидится, угоняем катер.
Но Юся увидел печенье, услышал заветное «чай» — и заныл. Если у вас есть брат-олигофрен, вы поймете, что уговаривать его бессмысленно, поможет только переключение внимания. Как назло, шоколадки у меня закончились, а та жалкая ириска, что затерялась где-то в недрах сумки, вряд ли могла соперничать с горой душистой домашней выпечки. Поэтому я согласился.
Заварки и сахара капитаны не жалели. Они оказались весьма радушными хозяевами, выставили на стол, кроме печенья, колбасу и сыр, и Юся метал все это в бездонное свое чрево, и пока он был занят, капитаны спросили меня про бесконечность.
— В смысле? —
— Ну вот — бесконечность, — попытался объяснить Татарин. — Можешь ты понять, что это такое?
Я не совсем понял, зачем мне это, но капитаны считали святым долгом объяснять необъяснимое случайным знакомцам. Они заставили меня представить километровый гранитный куб, к которому раз в сто лет приходит мужик с газовым платком в руке. Этим платком мужик бьет по граниту один раз — и уходит. И вот когда от этих ударов куб сточится, тогда и пройдет бесконечность.
Воцарилось молчание. Капитаны смотрели на меня и ждали реакции. Я, в свою очередь, смотрел на них и ждал продолжения. Юся, не отвлекаясь на ерунду, прикончил печенье и занялся колбасой.
— Ну, ты понял? — Татарин, по всей видимости, не терпел тишины.
— А зачем мужику раз в сто лет приходить к этому камню? — уточнил я. — Можно хлестать гранит косынкой без перерыва, все равно пройдет бесконечность, прежде чем камень сточится.
— Ну, это уже не бесконечность, — махнул рукой Татарин и посмотрел на Грузина — согласен ли? Грузин был согласен.
— А что тогда?
— Это… — Капитан-моторист задумался, но очень быстро понял, что поставленный мною мысленный эксперимент можно расценивать лишь как издевательство над идеей бесконечности. — Ничего ты не понял.
— Молодые они еще, — заступился за нас капитан-капитан. — Так что ты там говорил насчет террористического акта?
— Никакого терроризма, — обиделся я. — Мы просто катер угоним, а потом обратно пришлем. С оказией.
— Как это — никакого терроризма? — усмехнулся Грузин. — Вы же угоном судна совершите акт устрашения.
— Нет, мы только акт угона совершим.
Назревало недопонимание. Капитаны обиделись за бесконечность и теперь в отместку инкриминировали нам двести пятую статью уголовного кодекса.
— Иными словами, — я даже задохнулся от изящества моей мысли, — мы собираемся совершить деяние, которое станет достоянием бесконечности.
Мысль о том, что их катер может стать достоянием бесконечности, привела капитанов в восторженное неистовство. Мужики внезапно увидели небо в алмазах, услышали музыку сфер, обоняли запах бессмертия.
— Але, гараж, — я грубо прервал их грезы. — Бесконечность не может принять всех желающих, вам придется сойти с борта.
— Ага, — мечтательно согласился Татарин и уточнил: — А вы катером управлять умеете?
Вот об этом я как-то и не подумал.
— Ладно, уговорили, — согласился я. — Но у нас есть заложники.
— Вы точно террористы, — восхитился Грузин. — А если мы не поддадимся?
Какое кокетство…
— Вот как раз вы не заложники, а пособники террористов, — объяснил я капитану. — Заложники у нас наверху, по пирсу гуляют. Так что катер надо вести аккуратно, чтобы их не укачало.