Шрифт:
Повесть
Девочка жила на пике прекрасного чувства и никак не хотела спускаться вниз. Ей едва исполнилось двадцать пять, она была замужем и вила веревки из мужа. Постоянно влюбляясь то в одного, то в другого, добиваясь взаимности во что бы то ни стало, девочка жила предметом своего обожания, и эти краткие мгновения счастья составляли всю ее взрослую жизнь, а взрослая жизнь началась со свадьбы, которую организовали мама и папа. Жениха тоже организовали родители – выписали по столичному каталогу из Питера. Этот жених и стал
Предметов обожания до сих пор было немного, но все исключительно с продолжительным сроком действия. Разумеется, сильное чувство отнимало у полупрозрачной, похожей на привидение девочки с маленькой неразвитой грудью подростка очень много сил, хотя нимфоманкой она не была, а интимные отношения с предметами обожания у девочки не доходили даже до петтинга – только жаркие поцелуи. Секс в ее жизни был только с мужем. Дело было даже не в ее либидо, а в желании быть влюбленной. Усталая, она не раз говорила мужу:
– Ты должен меня понять, – и глаза ее сверкали нездоровым блеском психопата, – мне не хватает острых ощущений. Я без них задохнусь.
Что правда – то правда, острых ощущений до своего замужества девочка не испытывала, все чувства проходили сначала бдительный папин, а затем бдительный мамин контроль. Вкусив в двадцать лет мужской любви, девочка вдруг налилась любовным соком такой выдержки, что ударяет в голову похлеще бургундского с косточками.
Девочку звали Герой, со всеми вытекающими из божественного имени последствиями.
И вот, проживая на пике прекрасного чувства счастливейшие мгновения жизни, девочка стала чувствовать, что сходит с ума от счастья. Тут же папа с мамой уложили Геру в больницу, напичкали аминазином, реланиумом и прочим миллениумом, но не тут-то было. Девочку теперь с пика прекрасного чувства нельзя было спихнуть и прямым попаданием межконтинентальной ядерной ракеты. Эта высота не из тех, что хотелось бы сдать без боя. Пожалуй, Гера все на свете взорвала бы за счастье быть на пике. И муж порой рыдал на балконе, чесал намечавшуюся плешь и ничего не мог придумать в смысле обуздания темпераментной супруги. Звали мужа не Зевс, а Муса.
У Мусы был брат – Джамбул. Длинный такой, красивый, нос картошкой, руки-ноги красные… Он приехал к ним в Зарайск из Питера поступать в местный университет. Джамбул с таким же успехом мог поступить и в родном городе, но решил подстраховаться, уехал на периферию, где, по его расчетам, поступить было легче и от службы в армии откосить, соответственно, тоже. И Гера влюбилась в Джамбула. Она же по образованию филолог, вот и готовила детинушку к вступительным экзаменам. И закружила ему голову, болезному, и сидела у него на коленях, и целовалась взасос, и не могла нарадоваться на успехи
Джамбула в области сочинения стихов.
Муж узнал. Рвал рубаху на груди. Обещал спрыгнуть с балкона. Гера обещала больше не любить Джамбула. Муса потребовал гарантий. На это требование Гера не знала, что и ответить, поэтому промолчала. На следующий день после драматического выяснения отношений, уже под вечер, когда Гера пыталась растолковать Джамбулу суть парадигматических отношений в языке, Муса сказал, что выбил в университетском общежитии для брата место.
Гера вспылила:
– Я обещала твоей матери, что он не будет жить по всяким клоповникам. Муса, твой брат останется у нас.
Сам Джамбул тихонько помалкивал в тряпочку. И когда Гера через час наконец-то смогла объяснять ему парадигматические связи в языке, он вдруг спросил:
– А Муса где?
Гера позвала мужа. Тот не ответил. Гера пошла посмотреть в спальню, но там Мусы не оказалось. На кухне его тоже не было. Гера схватилась за сердце. Обычно в темноте сентябрьского неба на балконе с кухни был виден огонек сигареты, что дымилась в руке Мусы. Сейчас этого огонька видно не было. Выйти из квартиры Муса не мог – все его вещи были на месте. В ужасе Гера распахнула балконную дверь и глянула вниз. Трупа внизу не было.
– Ты чего такая? – услышала она со спины голос мужа. Тот, оказывается, сидел на корточках, прислонившись спиной к стене, и покуривал в кулак. – Испугалась, что ли?
Гера обессилено опустилась на колени перед Мусой.
– Муса, тебе нужны были гарантии? Так вот – гарантии, – и последнее слово она произнесла с таким апломбом, что все поняли: да, гарантии.
Неожиданно она забеременела. Естественно, что от мужа, ведь от жарких поцелуев не беременеют. Ощущения были, что и говорить, острые. В беременности было что-то такое, чего на пике не было, однако вкупе с вышеупомянутым прекрасным чувства Геры обострились в десятки раз. И пришла пора рожать, и даже отошли первые воды… Вот тут-то и началось самое интересное.
Волна околоплодных вод достигала двадцатиметровой высоты. Стихия бушевала не менее трех с половиной часов, в результате чего образовался водный массив, по площади равный Азову. Ребенка не было.
Отошли и вторые воды, на сей раз совершенно спокойно, без волн, но сила потока была тоже велика, и за три недели море околоплодных вод затопило собой территорию, равную странам Бенилюкса. Плод все еще не появился.
Третья вода была замечена с полуострова Калифорния спустя сутки. МЧС
России мобилизовало в район стихийных бедствий весь свой контингент, однако всем заранее было ясно, что спасать будет некого. Одним
Черным морем стало больше, и двумя сотнями тысяч человек, судя по последней переписи в данном регионе, меньше. А ребенка, естественно
(и это было понятно с самого начала), не было. То ли Гера была беременна водой, то ли ребенка вынесло этими же водами, но, когда девочка очнулась на берегу незнакомого ей моря, по пояс в теплой мутной воде, без трусиков, ребенка рядом она не обнаружила.
Ландшафт вокруг был обычным русским нечерноземным морским ландшафтом, сплошь и рядом встречающимся на Урале, в Сибири и других провинциях. Кое-где над поверхностью воды возвышались плоские крыши высотных домов, телебашня на два метра высунулась из волн, виднелись купола церквей с покосившимися крестами.