Цвет абрикоса
Шрифт:
Мягкий весенний ветер коснулся лица Чжэньнян, и она улыбнулась этому прикосновению. Вот уж верно гласит старинное присловье:
Одним лишь обломком носорожьего волшебного рога можно сотню красоток любовью дарить до гроба.Тем временем студент, уединившись в библиотеке, предавался размышлениям о любезных его сердцу красавицах, с коими он имел телесное общение. Он обрел то, чего так чаял, и теперь красавицы дарили ему улыбки и любовь. Мираж былых воспоминаний реял над ним, и ему вспомнилась Мяонян, которая, преисполнившись глубокой любовью, отдала ему не только золото, но и жизнь свою. Кто знал, что столь кратким будет век, отведенный ей
– И вправду, вначале я прибыл на постоялый двор, где встретил Юйин и сблизился с ней. Может, это и есть нить моей жизни?" Так думал наш герой-распутник, повеса и прелюбодей, и, дойдя до этого момента своих воспоминаний, он вновь преисполнился ликования. Вот уж где уместно вспомнить известное речение: Когда в обители святых случится быть прелюбодею-знатоку, как не припасть ему тогда к Нефритовому роднику[30]!
Прошло несколько дней, и у госпожи Лань случилась лихорадка.
Вокруг больной засуетились дочери и слуги. Узнав о ее болезни, студент пошел справиться о здоровье. Госпожа Лань обратилась к нему с просьбой:
– Силан! Я стара годами и точно светильник на ветру, который вот-вот потухнет. Ночами, снедаемая недугом, не нахожу покоя. Голова гудит, сознание мутится, горло дерет, и сух язык. Самое дорогое, что есть у меня, - дочери. Муж покинул Чжэньнян и ныне бродит неизвестно где. К счастью, вы оказались у нас, и я могу препоручить вам заботу о дочерях. Если случится так, что жизнь во мне угаснет, возьмите наши земли, золото и серебро и разделите на четыре равные доли, одна из них предназначается вам. Младшие дочери пока нуждаются в вашей поддержке, а Чжэньнян, если муж ее не вернется, пусть выходит замуж. Последние полгода ее жизнь полна горьких мук.
Студент был глубоко потрясен ее словами:
– Тетушка! Не говорите так. Вы не так уж больны.
– Не покидайте нас, матушка!
– залилась слезами Чжэньнян.
– Вдруг сегодня снизойдет на нас небесная милость, и вы поправитесь. Надо лишь полежать и принимать пищу.
– Матушка слишком озабочена нашей судьбою и потому полна печали. Ей надлежит отринуть от себя заботы о доме, успокоиться, и тогда она непременно скоро выздоровеет, - сказали ей младшие дочери.
Госпожа с благодарностью выслушала их. Но закончила она так:
– Радуюсь, глядя на вас, моих дочерей, стоящих подле моей постели. Рада, что здесь и мой племянник. Если, к несчастью, ваша мать "уйдет на запад" - оставит сей мир, он вам будет верной опорой.
– Пусть тетушка не беспокоится, - успокоил ее студент.
– Я исполню вашу волю.
Послали за лекарем. Он осмотрел больную и нашел, что болезнь серьезная и тяжелая. "Шесть органов-дворцов, кои снабжаются реками артерий, сократились до пяти. Лишь обеспечив их жизнь, можно поправить состояние больной. К счастью, они функционируют нормально. Потому какое-то время, не менее нескольких месяцев, не следует ожидать дурных последствий", - так сказал врач и, оставив лекарство, ушел. Чжэньнян поставила лекарство на огонь[31]– готовить микстуру. Но беспокойство не улеглось; всякий хотел служить старой госпоже, и никто не расходился.
Стояла пора четвертой луны - время, когда начинается жара и небо пылает, точно раскаленная печь. Госпожа Лань, утомленная жарой, приняла лекарство и тотчас заснула. Обращаясь к сестрам, студент сказал:
– Тетушка крепко спит. Полагаю, нет нужды всем дежурить подле нее. Это может лишь помешать покою больной. Оставим у постели служанку Гуйпин - она тотчас позовет кого-нибудь из нас, если будет в том надобность.
С тем все разошлись. Служанка осталась в спальне. Чжэньнян выразительно посмотрела на студента, и тот понял смысл ее взгляда: оба условились о свидании. Ближе к вечеру, когда младшие сестры удалились в свою комнату, Чжэньнян привела студента к себе в спальню. Для этого ей пришлось силком утащить сестер к срединным воротам:
– Пойдемте закроем ворота. Дело к вечеру. Те в один голос заметили:
– Сестрица! Не закрывай ворот. Вдруг матушка захочет ночью поговорить с кем из родных или с братом. Ни я, ни сестра не умеем открывать замок.
– Это приказ матушки. Разве мы не женщины? Если матушка прознает, что не запираем дверей, с каким лицом мы предстанем перед ней? Что же до студента, то вряд ли матушке понадобится звать его ночью.
С этими словами все трое вышли во двор и заперли на засовы ворота. Потом они еще раз пошли в комнату матери и убедились, что та спокойно спит.
– Она приняла лекарство и тотчас смежила веки, - сказала Чжэньнян.
– Пусть каждая из нас время от времени приходит сюда. Я пойду прилягу, а потом сменю кого-нибудь из вас. Так никто не утомится и не устанет. Ко второй страже сменю вас.
– Сестрица! Не спи долго! Приходи ко второй страже, - попросила одна из сестер.
– Хорошо.
– И она вышла из комнаты.
– Юй, ты видела, каким взглядом обменялись студент и Чжэньнян, когда нынче утром мы были в комнате матушки?
– спросила младшая.
– До чего странно!
– Она потупилась и покраснела.
– Не иначе как сестрица имеет на него виды. Бедное благоуханное сердце! Наверное, влюбилась. Он, похоже, любвеобильный. Ну а если здесь не любовь, то тогда что? То-то она была очень уж оживлена!
– Я тоже удивилась, - ответила ей Юйнян.
– Едва Силан вышел, я подумала, что они что-то замышляют. Клянусь, она спрятала его в своей спальне. Иначе зачем она поспешила увести нас к воротам? Это доказывает, что они что-то замышляют, тем более что матушка крепко спит. Давай пойдем к ней в спальню и поглядим. Если у нее в комнате возня и шум, мы помешаем им. Не одной же ей наслаждаться любовью!
– Здорово придумала. Пойдем скорее к ней.
Тем временем Чжэньнян, совершенно обнаженная, уже пребывала в объятиях студента. Она прижалась к нему животом и скрестила его ноги со своими. Тут, как говорится, "облака нависли и вот-вот прольются теплым дождем". Но этот миг был еще впереди, и оба тешили свои весенние сердца любовной игрой. Студент, словно змей, входил в нее. Чжэньнян втягивала в себя этого огромного змея и была на пределе чувств. Сестры крадучись подошли к дверям ее спальни, которые оказались не прикрыты, и, осторожно ступая, вошли в комнату. Прислушались. Было довольно темно. В глубине комнаты они разглядели кровать и на парчовом покрывале двоих. Те показались им похожими на феникса и паву, которые сплелись шейками. В этот миг пава опрокинулась навзничь, и феникс стал мерно наклоняться над ней. За окном царила тишина - ни шелеста птичьих крыл, ни топота копыт. И вдруг до слуха девушек донесся шепот:
– Силан! Я будто переродилась. И все это благодаря твоей любви.
– У тебя такая пышная и благодатная утроба. В самый раз. Мне так хорошо, что не выразить словами.
В этот миг мужчина повернул женщину к себе, и та вскрикнула.
– Я буду вставлять в тебя, а ты иди мне навстречу. Когда я буду вращать им в тебе - отвечай мне.
– И с этими словами, крепко обхватив друг друга, они подняли такую возню, что их кряхтение и ахание были слышны даже за стеной.
Эта возня и бесконечные вскрики возбудили девочек. Их сердца зажглись страстным желанием, которое давило и горячило их. Какое-то новое чувство родилось в них и бросило их в объятия друг друга. Они замерли, прижавшись телами, едва справляясь с неведомым им ощущением и чувствуя, как из них струйкой течет влага естества.
Тем временем Чжэньнян всполошилась:
– Силан! Остановись. Должна посмотреть, как матушка. Надо отправить сестер спать. Вернусь, и тогда будем предаваться радостям любви до света. Иначе сестры придут сюда за мной.
Студент отпустил Чжэньнян и лег рядом. Услышав, как с кровати поднимается Чжэньнян, сестры потихоньку вышли из комнаты и кинулись в спальню матери. Госпожа Лань спала глубоким сном. Чжэньнян пришла за ними следом.
– Не просыпалась ли матушка?
– спросила она потихоньку.