Цвет мести – алый
Шрифт:
– А меня никто уважать и не перестал! – вдруг совершенно трезвым голосом выпалил Захаров, и голова его вдруг приобрела нормальное положение. – Важно, чтобы я сам себя уважал! Я! Себя! Сам! А я… А я себя не уважаю! И поэтому никакие адвокаты мне на хрен не нужны! Вон!!! Все – вон!!!
И вновь силы оставили его, он обмяк на стуле, едва не рухнув под стол. Спасибо, Соня подхватила его за шиворот футболки и привалила спиной к спинке стула.
– Уважение ему, вишь, подавай, – мгновенно изменившимся голосом пробормотала она и даже погладила хозяина по взлохмаченной макушке. – О Машеньке лучше подумали бы!
– Я о
И он опять захныкал. При этом он успевал то и дело тянуться к бутылке, наливать себе и Горелову, выпивать, не закусывая, морщиться и мотать головой.
– Ничего не осталось! Никакого уважения к себе! Как я мог?! Как я мог?..
Горелову вдруг надоело это пьяное кривляние, чередующееся с пьяным же самобичеванием. Еще он женщин бедных пожалел, безрезультатно сражающихся с этим затянувшимся недугом Алекса, и решительно выбрался из-за стола. Подошел к Захарову, подхватил его под мышки и потащил со стула.
– Эй, эй, куда вы меня?! Эй! – Алексей забился, как вялая, снулая огромная рыбина, в руках Горелова, безвольно волоча ноги по полу. – Куда… меня?
– Где у вас ванная комната? – спросил следователь у домработницы, не приостановив ни на мгновение свои действия.
– Там! – обрадовалась та и заспешила вперед. – Давай, давай его, голубчика! Все нервы мне вымотал! Пьет которую неделю! Так и помереть недолго…
Иннокентий забросил Захарова прямо в одежде в ванну, пустил ледяную воду и продержал его там, все время окуная в воду с головой, минут двадцать. Тот орал, брыкался, плевался, угрожал, выл, стонал и опять плевался. Наконец Алекс затих, съежился на дне ванны, задрожал и принялся просить прощения.
– Все в порядке, – успокоил Горелов Соню и Машу, испуганно выглядывавших из-за двери. – Несите сухое белье, ставьте чайник, заварите что-нибудь поядренее, непременно – лимон, мед… будем его отпаивать.
Чаю с мятой, лимоном, имбирем и сахаром Захаров выпил аж полтора литра – залпом. Потом, запахнувшись по горло в банный халат, он глянул нахохлившимся вороном на Горелова и спросил:
– Что, это все правда, с меня обвинения сняли?
– Вам их, по большому счету, никто и не предъявлял, – поправил его Горелов, благодарно улыбаясь, – он только что принял из рук Сони полную тарелку картошки с курицей и теперь благополучно с нею расправлялся. – Вас просто попросили никуда не отлучаться из города, а вы сразу сопли и распустили!
– Ничего я не распускал, – возразил Захаров, пряча глаза и уставившись в огромную стеклянную кружку. – Больно мне за девчонок этих просто! И…
– И?..
– И обидно, что вы меня могли заподозрить! Не знал, куда мне глаза от друзей девать на похоронах. А уж мать Марго – так она вообще…
– Что?!
– Орала, что это я виноват во всем! И что муж ее бывший – мерзавец. А это ведь вы?
– Я, – закашлявшись, признался Горелов.
Надо же, какая стерва! Он-то ей чем не ко двору пришелся? Не стал бить окна в новом доме Марго? Не попытался жену вернуть? Не набил морду сопернику?
– Это она потому вас так приложила, что вы на похороны не пришли, – объяснил Захаров, безошибочно угадав душевную маету гостя. Тот аж вилку с ножом отложил. – И еще она говорит – теперь и искать убийц не станут.
– Не
– Как?! – высунулся из-за своего стеклянного литрового укрытия Захаров, вытаращил глаза. – Как не станут?! Это с какой такой блажи?!
– Дело закрыто за отсутствием состава преступления. Несчастный случай.
Аппетит у Горелова пропал. И картошка с курицей уже не казались ему теперь такими вкусными, хрустящими, ароматными, как минуты три назад.
Было ему страсть как стыдно! И перед Захаровым, которому, похоже, плевать совершенно, что с него сняты подозрения. И совсем не плевать, что убийца станет и дальше прекрасно жить-поживать.
И перед Соней, тут же вставшей на сторону хозяина и осуждающе поджавшей губы.
И перед Машей, вопросительно уставившейся на Горелова, а перед этим хмыкнувшей с пониманием. Ее-то мысли ему были понятнее, чем у всех остальных. Как так – если не стали искать убийцу ее подруги, то, значит, не будут искать и убийцу подруг ее мужа. Придумают что-нибудь виртуозное, устраивающее и их самих, и отчетность, и начальство свое высокое.
Стыдно. Очень!
– А что я могу?! – вдруг заорал Горелов, отпихнув тарелку с недоеденным угощением. – Мне, так же как и вам, небезразлично все это! Пошел я к начальству и…
– И? – перегнулся к нему через стол Алексей. – И что?
– А ничего! По шее получил за свою самодеятельность, только и всего! Главное, когда не было ни одного мало-мальски путного подозреваемого, то… – он тут же прикусил язык, поняв, что брякнул лишнее.
– То всех вполне устроила моя кандидатура? Не тушуйся, мы же не идиоты – понимаем! – невесело рассмеялся Захаров, поймал щекой ладошку Маши, покоившуюся на его плече, потерся о нее своей многодневной щетиной. – А когда кто-то кого-то еще увидел, так сразу и… Не Холодов ли в этом деле замешан, а? Давай, давай, бывший муж, колись уж до конца!
Он взял и рассказал им все, непонятно почему почувствовав, что обрел в их лице союзников. Может, по причине того, что Ритка не была совершенно чужой Захарову. Они дружили давно, и хорошо дружили. И запой у Алекса был вызван не только страхом за собственное «я», а и еще тем, что не помог он им ничем, не предотвратил беду, не спас своих подруг. Может, и потому, что Захаров ему вдруг стал симпатичнее Белова.
Ох уж этот Белов! Не давал он Горелову покоя.
– Меня ведь намеренно оттуда вызвали, понимаешь?! – горячился Алексей часом позже, слегка порозовевший и даже приосанившийся. – Был звонок! Ты вот не поверил, а мне действительно звонили! Я смотрел распечатку – номера этого я не знаю. Сколько ни пытался по нему звонить, никто не отвечал поначалу, а потом и вовсе – «абонент – больше не абонент». Это как понимать?
– А что тебе тогда сказали по телефону, не помнишь?
– Какое там! Кто-то куда-то меня позвал, срочно. Я и рванул… А кто? Куда? Полная яма! Провал! Я же бухал!
Из кухни они перебрались в гостиную. Соня разожгла камин по просьбе хозяина. Алекса, невзирая на исправно работающее отопление, безостановочно колотило. Он все плотнее кутался в банный халат, поджимал ноги в шерстяных носках, тесно прижимался к Маше, не отходившей от него ни на шаг.
– Так… – Горелов соображал недолго. – Нужно пробить это самое охранное предприятие. Не принадлежит ли кому из сотрудников этот номер? Это раз.