Цвет ночи
Шрифт:
— Ава не игрушка, — ровно произнёс Ян. — Спрашивай у неё, Тина.
Тина, отметила я. Как мягко и красиво он её назвал. Так называл меня отец, когда все остальные сокращали моё имя по-другому. У нас с Валентиной были почти что одинаковые имена.
— Не моя игрушка, — игриво произнесла она, — но твоя?
— И не моя, — отозвался Ян, добавив, — не игрушка.
Он очень быстро сменил тон, и даже вдруг попытался сгладить острые углы.
— Я очень рад, Ава, что ты чувствуешь себя настолько отдохнувшей и освоившейся, что можешь снова мне дерзить, — только и сказал он.
Возможно, он не язвил, и моя попытка
Семья драконов не давала мне возможности осмотреться по сторонам. Не давала прояснить, кто все эти собравшиеся, не давала передышки. Сперва на меня обрушился Ян со всем своим негодованием, а теперь — ко мне неожиданно подступил до этих пор молчавший Константин.
На какое-то время я даже успела забыть, что он тоже стоит здесь — намеренно или нет, но он умел оставаться незамеченным, и теперь, кажется, поразилась не только я, но и Ян, потому что он удивлённо поднял брови вверх, когда Константин, склоняясь над моим ухом, обжигая кожу щеки своим дыханием, тихо сказал:
— Позволь пригласить тебя на танец.
Все мысли в моей голове перемешались: страх, изумление, желание бежать, надежда, что его приглашение — шутка… Не помню, как вложила свою ладонь в его руку, не помню, посмотрела ли на Яна, когда уходила с Константином, минуя колонны. Не понимаю, как получилось, что я не отказала ему.
Мелодия рояля сменилась с минуту назад, и сейчас играл вальс. Можно сказать повезло, потому что он был единственным классическим танцем, который я знала. Хотя меня не очень то и волновало, насколько умелой танцоршей я буду выглядеть перед Константином. И откуда вообще умел танцевать он сам? Разве он не бродил по навьему лесу денно и нощно в обществе полусгнивших костомах, нагоняя ужас на человеческий род, веками добиваясь того, чтобы его прозвали Кощеем?
Когда его левая рука коснулась моей ладони и сжала мои пальцы — я ещё держалась из последних сил, но когда правая — легла на мою лопатку, до которой не доставала кожа корсета и сквозь тонкую ткань нижнего платья я ощутила тепло его обжигающего прикосновения — я мысленно воззвала к Яну, я была готова просить у него прощение за то, что не надела дурацкое изумрудное плотное платье, я была готова признать своё поражение, и его правоту. Ян был бы удивлён и польщён, но я бы сейчас многое отдала, чтобы снова оказаться в нём в эту же секунду. Конечно, вероятно, по испуганному и растерянному выражению моего лица Ян мог бы об этом догадаться, но я уже не оборачивалась, не искала его, неуверенно подняв взгляд на своего похитителя. Точнее — на этот раз я пошла за ним сама.
— Наша первая встреча, — шёпотом сказал он, когда мы начали кружиться в танце, — прости за неё.
Это, как и многое другое, я не ожидала от него услышать.
— Я уже забыла о ней, — зачем-то вру я после недолгой паузы. Вероятно, не вижу смысла отвечать что-либо другое. Претензии и обвинения предъявлять я не стану, потому что, естественно, боюсь ответной реакции, которая может оказаться любой.
Я совсем не знала его, не могла предвосхищать его поступки, хотя после моих снов, честное слово, он в некоторой степени стал мне близок. Точнее не он, а вот тот Константин из грёз — добрый, улыбающийся, открыто и искренне любящий кого-то. Некую девушку, которая не является мной, твёрдо сказала себе я.
Тем не менее, я не знала, что ему ещё сказать. У нас не было и не могло быть общих тем. И единственное, что вертелось на языке, пока мы двигались в безмолвном танце — это кем была для него Алена и что с ней случилось. Но вместо этого я сказала, совсем не планируя:
— Мне жаль, что нечто нехорошее, произошедшее в твоей жизни, заставило тебя поступить подобным образом.
Я просто надеялась, что это не звучало грубо. Но так же я и не понимала: я что, пытаюсь проявить к нему сочувствие? Но ведь он виноват. Виноват передо мной. Ничто не оправдает похищение. Я ведь не заражусь, в конце концов, этим синдромом жертвы, интересом к своему похитителю, Стокгольмским синдромом[1] или как его там.
Константин будто отшатнулся на миг и посмотрел на меня испуганно. Это была лишь секунда, а затем он стал обычным.
— Хочешь знать, что произошло? — глухо вопросил он.
Не я это произнесла, а он сам. Сам предложил признаться. Интересно, если Ян никогда не позволял себе проникать в мои мысли, чтобы читать их, то был ли подобный кодекс чести у Константина? От мысли о том, что он прямо сейчас был в моей голове, мне стало не по себе — жгучий беспричинный стыд перемешивался с гневом, но как только я сообразила, что знай он о том, что я действительно о нём думаю, то отшатнулся бы от меня сейчас гораздо дальше. Эти рассуждения подтолкнули к уверенности в том, что он не касался моего разума своим.
— Только если тебе будет удобно об этом рассказать, — довольно холодно шепнула я.
Рука Константина чуть дрогнула, на миг крепче сжав мои пальцы и так же быстро ослабив хватку, однако успев выпустить на волю полчище мурашек, которые как перемешанные лёд и пламя понеслись по моей крови от места нашего касания по всему телу. Не знаю, что это было, но похоже, что Константин вызывал во мне целый спектр эмоций, включающих в себя как минимум ледяной ужас и обжигающее недовольство от вынужденной близости — только так я могла это объяснить.
— Несколько лет, сотен лет назад, в одной из схваток меня расщепили. Но у меня получилось уцелеть. Однако, стать прежним я уже не смог. Пытался, но не смог. Последствия ты видела сама.
Дрожь не отступала, но теперь она била моё тело по другим причинам. Он должен был быть стёрт с канвы вселенной, подумала я, но он здесь — безгранично бессмертное и опасное существо.
— Как у тебя получилось уцелеть? — спросила я, хотя Ян уже успел немного рассказать мне об этом.
— Моя мать спасла меня. Можно сказать — совершила невозможное, — только и ответил он, ограничившись тем же самым, что поведал мне его брат ранее.
И я не имела смелости настаивать на большем. Мы помолчали. Я сделала несколько бесшумных, но глубоких вдохов, словно холостых, как обычно не получая нужного количества кислорода, пока сама того не замечая разглядывала его лицо. Оно было ровным счётом таким же, как в моих снах: светлая кожа, без света солнца кажущаяся слегка бледной, ровный нос, серо-синие глаза, слишком напоминающие глаза Яна, чёткий контур чувственных губ — я впервые обратила на них внимание, и они не были похожи на те, что имел чёрный дух. Точнее — у чёрного духа вовсе не было никаких губ. Константин тоже смотрел на меня. В какой-то момент я осознала, что мы уже продолжительное время прикованы друг к другу глазами.