Цвет ночи
Шрифт:
Нет, восклицаю я про себя. Мне не хватает сил облечь мысли в слова.
— Условия будут таковы, — продолжает мой дракон.
Что?… — думаю я. Он это уточняет, как будто… Нет. Как будто он договаривается. Как будто собирается заключить сделку, которой я больше всего не желала.
— Мне нужны гарантии, что ты позволишь мне вытащить её отсюда и обеспечить сохранность жизни.
Что?… — кричу внутри своего разума.
— Это не торг, сын, — изрекает Смог.
— Тогда сделка не имеет смысла! — говорит Ян громче. Эмоции начинают захватывать его. — Она должна остаться жива!
Я хочу сказать: Нет. Не делай этого, Ян! Пытаюсь, но не могу произнести — губы просто не слушаются.
Отказываюсь
Служить вечность королю ада в обмен на меня? Он что, с ума сошёл? Сначала он не обменял меня на людей всего мира. А теперь это? Я не думала, что Ян был способен на глупые поступки, но он был. Он знает меня с моего рождения, да. Но в контексте его жизни — это ничто. Сейчас он совершал ошибку. Сломаться, отдаться отцу, чтобы он смог творить зло его руками, снова? Чтобы он опять подчинил волю Яна себе? Потерять свободу, к которой он так долго шёл. Моя жизнь ничтожна по сравнению с вечностью, жуткой вечностью, которая его ждала. Он не в своём уме, точно как его брат — Константин.
Смог кипит. Он такого, вероятно, не ожидал, хоть и желал, чтобы Ян вернулся к нему и стал снова его рабом, рабом его воли.
За моей спиной внезапно возникает голос, ещё один голос, кто-то говорит. Слышу плач, в зале появляется некто — это Александра. Она замерла у входа, плачет и твердит, что ей жаль. Жмётся к стене, вокруг неё расступаются туросики. Я не знаю, к кому обращена её мольба — к нам из-за того, что я упала во Тьму по её неосторожности или к отцу, потому что сейчас она против воли его предавала, заняв сторону своих братьев и сестры. Но она плачет, забившись в угол у двери, и на неё мало кто обращает внимание.
Ян уже был готов сделать то, что требовал Чернобог — повиноваться, стать перед ним на колени. Я вижу, как он начинает опускаться, чтобы заключить ошибочную, нелепую сделку. Но внезапно другой голос раздаётся рядом со мной. Замогильный. Он принадлежит Константину. Про него давно все забыли, но он выглядит напряжённым, сидя на полу, уткнувшись глазами в глянцевый мрамор, как никогда. Ян опускает на него взгляд и машинально замедляется. И Константин громко произносит:
— Ты больше никого здесь не убьёшь. Ты больше никому здесь не причинишь вреда.
Нечто алое взрывается рядом со мной. Словно чувства, которые копил в себе Константин все эти годы, почти тысячелетие, вся его боль вырывается наружу. Он забывает обо всем — о том, что нож прижат к моему горлу, что Смог — одно из самых сильных созданий на земле. Знаю, что у Константина перед глазами стоит смерть Алены в алой реке, в этом бассейне. Я тоже обращаюсь к ней памятью, и мне страшно от того количество страданий, что он носил в себе, потому что сейчас они вырываются, и мы все их видим. Столетия подавленных эмоций. Килотонны энергии, которой он способен был осветить половину нави.
Но его энергия была не светом, а самым чёрным мраком.
Резко ночь настигает зал. Не видно вообще ничего. Туросик рядом со мной куда-то исчезает. Меня отбрасывает к стене ударной волной, как будто дворец атаковало мощным взрывом. Отовсюду разносится грохот хлопков от обращения драконов. Я больно ударяюсь головой о мрамор, вспышки белые и синие пролетают в глазах и, я на пару секунд теряю сознание. Открываю глаза, и я в руках Александры — она защищает меня, как того требует древнее проклятие. Она не сражается за отца, потому что скованна моей волей. Вижу схватку драконов в туманной буре, порождённой Костей. Вижу, как Алексей — асфальтового цвета цмок — разрывает их пополам, вижу, как борется с туросиками Гай, обратившись в медведя. Вижу Валентину, в обличии человека, которая раскидывает врагов взглядом, размазывая ошмётки их тел по стенам. Вижу Константина, который борется со всеми сразу и со Смогом. Вижу невиданно откуда взявшихся костомах, влетающих в окна зала. Вижу Яна, который тоже вступил в схватку с отцом. Их энергии противостоят друг другу, бурлят и готовы разорвать замок в щепки. Валентина, Алексей и Гай оказываются в меньшинстве против стражи владыки пекла, и я поворачиваюсь к Александре лицом.
— Сражайся за братьев и сестру. Сейчас же! — резко приказываю ей.
И она тут же отталкивает меня и обращается в дракона, взмахивает крыльями и в помещении рождается ветер, прародитель смертоносного урагана. Урагана, способного изменить перевес сил.
Наблюдаю за Александрой и понимаю, что мы не застряли в волшебной сказке, где к герою пришло осознание, и он сразу исправляет свои ошибки и становится иным. Александра была реальным, тысячелетним существом, и если люди так долго и тяжело менялись за свою короткую жизнь, то, как сложно будет измениться ей? Не очень приятно было её контролировать. Приказывать ей. Но лучше это будем делать мы. Я. Лучше я, чем её отец.
Раскалённый воздух пропитывается электричеством от рассекающих его молний. Почему всё же Костя это сделал? Наверное, не мог позволить отцу ещё раз совершить то, что произошло с ним много лет назад. Он любил Алёну, и отец навсегда её забрал. Он не собирался позволить совершиться тому же снова — той трагической истории — его братом, или с кем бы то ни было ещё. И прямо сейчас что-то менялось в многовековом противостоянии внутри их семьи. В первый раз. Я видела, как Ян пытается снять шлем Смога. Властитель ада стоял на коленях. Константин копил силу тысячу лет, и теперь её хватало, чтобы его одолеть. Сквозь гул ветра они с Яном оба зовут Валентину, и она оборачивается, прерывая бой. Прежняя нерешительность вспыхивает во взгляде, когда она смотрит на отца. Ян кричит ей, чтобы она с ним разобралась, как уже кричал когда-то, когда она не рискнула, боясь последствий. Боясь, что у неё не получится, что отец всё равно победит, что отомстит ей, накажет. Ян продолжает орать на неё, и Валентина медленно опускает ресницы, выжидает несколько секунд в нерешительности, затем делает глубоких вдох, и в миг поднимает глаза. Тело Смога разрывается на куски, разлетается. Она сделала то, на что не решалась много лет. Она положила конец этой битве.
Теперь я понимала, что Смог на самом деле ненавидел людей. Искренне и самозабвенно. Он так преисполнялся в своей ненависти, что ему было всё равно на мировой баланс, который он клялся Тьме поддерживать. Он ненавидел их, потому что его дети очень сильно их любили. Они должны были их любить, но не так искренне, а свысока, любя их как своих подданных, как тех, кто им поклоняется, как рабов, как безвольных низших существ. Потому что драконы были лучше всех, выше всех. Ценнее всех. Ценнее волков, других ирийских богов. Драконы были совершенны. Их врождённое самолюбие и высокомерие — Смог был их средоточием. Фундаментом. Основой. Предводителем. Но Константин полюбил одну из них, как равную. Высокородный дракон из королевской семьи полюбил… человека. Оболочку, как Чернобог называл. Душу, которая была никем и ничем. За это Смог ненавидел их.
Я не знаю, что теперь с ним было, но, сомневаюсь, что уничтожение физической оболочки, плотного тела, могло убить существо нави, не говоря уже о древнем боге. Но синих искр, испаряющих ошмётки его силуэта — не наблюдалось.
Последнее, что я вижу, это как драконы и туросики начинают менять звериное обличие на человеческое, и как по очереди начинают склоняться на колени перед теми, кто поверг их повелителя. Перед теми, кто был его наследниками — наследниками ада. И прежде, чем ветер Александры успевает окончательно утихнуть, я, перепачканная собственной кровью, без сил падаю в обморок.