Цвет ночи
Шрифт:
Возможно, он не язвил, и моя попытка ему противостоять, и правда, была хорошим знаком. Но на этом мои испытания не закончились.
Семья драконов не давала мне возможности осмотреться по сторонам. Не давала прояснить, кто все эти собравшиеся, не давала передышки. Сперва на меня обрушился Ян со всем своим негодованием, а теперь – ко мне неожиданно подступил до этих пор молчавший Константин.
На какое-то время я даже успела забыть, что он тоже стоит здесь – намеренно или нет, но он умел оставаться незамеченным, и теперь, кажется, поразилась не только я, но и Ян, потому что он удивлённо поднял брови вверх, когда Константин, склоняясь над моим ухом, обжигая кожу щеки своим
– Позволь пригласить тебя на танец.
Все мысли в моей голове перемешались: страх, изумление, желание бежать, надежда, что его приглашение – шутка… Не помню, как вложила свою ладонь в его руку, не помню, посмотрела ли на Яна, когда уходила с Константином, минуя колонны. Не понимаю, как получилось, что я не отказала ему.
Мелодия рояля сменилась с минуту назад, и сейчас играл вальс. Можно сказать повезло, потому что он был единственным классическим танцем, который я знала. Хотя меня не очень то и волновало, насколько умелой танцоршей я буду выглядеть перед Константином. И откуда вообще умел танцевать он сам? Разве он не бродил по навьему лесу денно и нощно в обществе полусгнивших костомах, нагоняя ужас на человеческий род, веками добиваясь того, чтобы его прозвали Кощеем?
Когда его левая рука коснулась моей ладони и сжала мои пальцы – я ещё держалась из последних сил, но когда правая – легла на мою лопатку, до которой не доставала кожа корсета и сквозь тонкую ткань нижнего платья я ощутила тепло его обжигающего прикосновения – я мысленно воззвала к Яну, я была готова просить у него прощение за то, что не надела дурацкое изумрудное плотное платье, я была готова признать своё поражение, и его правоту. Ян был бы удивлён и польщён, но я бы сейчас многое отдала, чтобы снова оказаться в нём в эту же секунду. Конечно, вероятно, по испуганному и растерянному выражению моего лица Ян мог бы об этом догадаться, но я уже не оборачивалась, не искала его, неуверенно подняв взгляд на своего похитителя. Точнее – на этот раз я пошла за ним сама.
– Наша первая встреча, – шёпотом сказал он, когда мы начали кружиться в танце, – прости за неё.
Это, как и многое другое, я не ожидала от него услышать.
– Я уже забыла о ней, – зачем-то вру я после недолгой паузы. Вероятно, не вижу смысла отвечать что-либо другое. Претензии и обвинения предъявлять я не стану, потому что, естественно, боюсь ответной реакции, которая может оказаться любой.
Я совсем не знала его, не могла предвосхищать его поступки, хотя после моих снов, честное слово, он в некоторой степени стал мне близок. Точнее не он, а вот тот Константин из грёз – добрый, улыбающийся, открыто и искренне любящий кого-то. Некую девушку, которая не является мной, твёрдо сказала себе я.
Тем не менее, я не знала, что ему ещё сказать. У нас не было и не могло быть общих тем. И единственное, что вертелось на языке, пока мы двигались в безмолвном танце – это кем была для него Алена и что с ней случилось. Но вместо этого я сказала, совсем не планируя:
– Мне жаль, что нечто нехорошее, произошедшее в твоей жизни, заставило тебя поступить подобным образом.
Я просто надеялась, что это не звучало грубо. Но так же я и не понимала: я что, пытаюсь проявить к нему сочувствие? Но ведь он виноват. Виноват передо мной. Ничто не оправдает похищение. Я ведь не заражусь, в конце концов, этим синдромом жертвы, интересом к своему похитителю, Стокгольмским синдромом 8 или как его там.
8
Психологический термин, дающий определение травматической симпатии, возникающей между жертвой и агрессором в ходе похищения, угрозы жизни, захвата в заложники. Под воздействием сильного эмоционального переживания жертвы в ряде случаев начинают сочувствовать своему похитителю и всячески оправдывать его действия.
Константин будто отшатнулся на миг и посмотрел на меня испуганно. Это была лишь секунда, а затем он стал обычным.
– Хочешь знать, что произошло? – глухо вопросил он.
Не я это произнесла, а он сам. Сам предложил признаться. Интересно, если Ян никогда не позволял себе проникать в мои мысли, чтобы читать их, то был ли подобный кодекс чести у Константина? От мысли о том, что он прямо сейчас был в моей голове, мне стало не по себе – жгучий беспричинный стыд перемешивался с гневом, но как только я сообразила, что знай он о том, что я действительно о нём думаю, то отшатнулся бы от меня сейчас гораздо дальше. Эти рассуждения подтолкнули к уверенности в том, что он не касался моего разума своим.
– Только если тебе будет удобно об этом рассказать, – довольно холодно шепнула я.
Рука Константина чуть дрогнула, на миг крепче сжав мои пальцы и так же быстро ослабив хватку, однако успев выпустить на волю полчище мурашек, которые как перемешанные лёд и пламя понеслись по моей крови от места нашего касания по всему телу. Не знаю, что это было, но похоже, что Константин вызывал во мне целый спектр эмоций, включающих в себя как минимум ледяной ужас и обжигающее недовольство от вынужденной близости – только так я могла это объяснить.
– Несколько лет, сотен лет назад, в одной из схваток меня расщепили. Но у меня получилось уцелеть. Однако, стать прежним я уже не смог. Пытался, но не смог. Последствия ты видела сама.
Дрожь не отступала, но теперь она била моё тело по другим причинам. Он должен был быть стёрт с канвы вселенной, подумала я, но он здесь – безгранично бессмертное и опасное существо.
– Как у тебя получилось уцелеть? – спросила я, хотя Ян уже успел немного рассказать мне об этом.
– Моя мать спасла меня. Можно сказать – совершила невозможное,– только и ответил он, ограничившись тем же самым, что поведал мне его брат ранее.
И я не имела смелости настаивать на большем. Мы помолчали. Я сделала несколько бесшумных, но глубоких вдохов, словно холостых, как обычно не получая нужного количества кислорода, пока сама того не замечая разглядывала его лицо. Оно было ровным счётом таким же, как в моих снах: светлая кожа, без света солнца кажущаяся слегка бледной, ровный нос, серо-синие глаза, слишком напоминающие глаза Яна, чёткий контур чувственных губ – я впервые обратила на них внимание, и они не были похожи на те, что имел чёрный дух. Точнее – у чёрного духа вовсе не было никаких губ. Константин тоже смотрел на меня. В какой-то момент я осознала, что мы уже продолжительное время прикованы друг к другу глазами.
– Я не стану больше показывать тебе тот… второй свой облик, – произнёс он потусторонним, веющим ледяной неестественностью голосом. – Я знаю, что очень тебя пугаю.
И он должен был быть прав, но…
– Нет, – сказала я, сама не ведая, что творю, – я не боюсь.
Больше не боюсь? Или хочу не бояться? Ответа для самой себя у меня не было.
– Будь собой, – произнесла я.
Константин помедлил, с яркой неуверенностью, которая никак не вязалась с его сущностью, смертельно опасной и ужасающей. Затем я кивнула, и получив подобие разрешения, он, наконец, решился показаться мне.