Цвет сакуры красный
Шрифт:
— Простите мне мое невежество, Ворокофу-сан, но я не могу узнать школу, приемом которой вы сбили меня с ног. Кто был вашим достопочтенным учителем? Мне посчастливилось обучаться у самого Какуно Хапеита[1], а у кого обучались вы?
Волков молчал, размышляя, как бы ответить так, чтобы с одной стороны ничего не сказать, а с другой — не показаться дурачком или грубияном? В конце концов он выдал пространный рассказ о том, что его первым учителем был японский солдат по имени Такаги, но затем он обучался у многих наставников, которые учили его разным видам единоборств, так что он и сам не знает, как назвать школу, которой владеет. Впрочем, он подозревает, что никакого названия и нет, а есть просто мешанина
Выслушав эту бредятину, Ии Торамаса согласно покивал головой и заметил, что он наслышан о некоем русском мастере, который кажется тоже создает что-то подобное. Всеволод решил, что японец, видимо, имеет ввиду то ли Ощепкова[2], то ли Спиридонова[3]— о них ему еще в детстве рассказывал отец. Правда сам он почти ничего не помнил об этих людях, но на его удачу Торамаса не стал продолжать разговор. Он еще раз поклонился, попросил у Волкова разрешения как-нибудь в другой раз повторить этот интереснейший поединок и, сославшись на неотложные дела, удалился, разрешив красноармейцам продолжать эти полезнейшие занятия.
А в это время и китайцы, и красные союзники накапливали силы, готовясь к решительной схватке. Из внутренних районов СССР и из Кореи в Манчжурию подтягивались свежие дивизии, а из внутренних районов Китая туда же брели колонны понурых новобранцев. Но война требовала не только свежего мяса. Она нуждалась в том, что было ее кровью, и потому во Владивостоке, Дайрене и Рёдзюне[4] суда выгружали патроны и рис, снаряды и пулеметы, самолеты и сушеные сливы, взрывчатку и квашенную редьку, в Харбин и Мукден нескончаемым потоком шли эшелоны с бензином, бронеавтомобилями, салом, солониной, сапогами и шинелями, а в Кантоне[5] и Шанхае портовые краны, окутанные клубами пара, выхватывали из трюмов угрюмые танки и артиллерийские орудия, и бежали по шатким сходням бесконечные цепочки похожих на муравьев кули, тащивших на своих плечах ящики с винтовками и консервами, упакованные в корзины бутыли с кислотой и мешки с опием.
И грянуло. Китайцы атаковали по всему фронту, пытаясь численностью компенсировать недостаток военной подготовки и нехватку вооружения. Японцы встали насмерть, но советские части слегка попятились. Особенно тяжелые бои развернулись в районе города Ляоян, который обороняла 12-я стрелковая Амурская дивизия и четыре полка цириков Монгольской народно-революционной армии. Против них маршал Чжан Сюэлян сосредоточил семь пехотных дивизий разного состава, шесть кавалерийских бригад и почти двести орудий. И хотя по силе, составу и вооружению советская дивизия превосходила три китайских, а кавалерийские бригады молодого маршала в регулярных армиях считались бы полками, положение складывалось серьезное. После недели отчаянных боев комдив Смирнов[6] был вынужден отступить, но 34-й Омский стрелковый полк, кавалерийский эскадрон и сапёрная рота Амурской стрелковой и монгольские части оказались в окружении. Смирнов запросил помощи, и в район Ляояна перебросили 1-ю Соединенную стрелковую дивизию имени Советско-Японской дружбы.
По единственной улочке маленькой китайской деревушки Сяоянтай повзводно шагал батальон Строева. Впереди второго взвода первой роты печатал шаг новый комвзвод Всеволод Волоков. К величайшему изумлению парня, пока дивизия стояла на отдыхе в районе Харбина, его вызвали к комдиву товарищу Миядзаки, где после недолгой беседы с командиром и комиссаром Стародубцевым, ошарашенного Волкова поздравили с новым назначением, зачитали приказ о присвоении ему третьей категории[7] и выдали новые петлицы с кубарями, которые здесь почему-то упорно именовали квадратами. Всеволод пытался напомнить, что вообще-то взводом должен командовать человек, окончивший военное училище, или как оно там сейчас называется, но ему ответили, что после войны, его обязательно
И вот теперь товарищ комвзвод Волков шагает впереди своего взвода. За плечом автомат Федорова, на боку — планшет и кобура с — будь он трижды неладен! — наганом, а на плечах — чертова ответственность за четыре десятка душ!
Новое оружие Всеволоду не нравилось. Категорически! Автомат Федорова оказался не слишком-то удобной и довольно-таки тяжелой дурындой. Нет, понятно, что дегтярь весит чуть только не вдвое, ну, так он и лупит на километр с гаком. А этот что? Прицельная дальность — пятьсот. И не метров — шагов! А в метрах всего-то четыреста получается. Короче, пистолет-пулемет, а чего в нем в бою хорошего? Отец как-то, будучи в серьезном подпитии, рассказал, как его на Балканах снайпер прижал. А у него из оружия — «стечкин»…
— …Прикинь «стечкина» своего из кобуры минут пять тащил, все вытащить не мог. А когда вытащил, как посмотрел на него — хера ли с тебя толку, товарищ АПС? — Отец махнул еще одну запотевшую стопку, загрыз хрустким огурцом и грустно усмехнулся, — Ты ж, товарищ мой огнестрельный, даже в самых смелых своих фантазиях и до половины расстояния, что до снайпера, не добьешь. Он ведь, гнида, может метрах на восьмистах работает, а я тут… Так что проку от тебя — только застрелиться. В чем никакого смысла не наблюдается: я ж и так кандидат в двухсотые… И вот ведь лежишь, и понимаешь, что ты — мишень. Которая и огрызнуться-то толком не может. Это-то, Севка, самое страшное…
В тот раз с отцом все кончилось хорошо, а не то расти бы юному Волкову сиротой, но после такого рассказа Всеволод изо всех сил отбрыкивался от такого замечательного оружия, как Федоровский автомат. Нет, он все понимает: и что это — первый настоящий серийный автомат, и что лишняя единица автоматического оружия во взводе лишней не будет, и что приказ есть приказ. Только дайте ему лучше ДП-27, он себя с ним чувствует увереннее. Да и пользы от него в бою точно больше. Ну, и что? Покивали, посмеялись, согласились, что творение конструктора Федорова далеко от совершенства и… всучили-таки.
Про наган и говорить нечего. Спуск тяжеленный, считай два кило — как с куста, ход у спуска длинный — самовзвод же. А уж про перезарядку вообще лучше помолчать. Это кто ж такую хрень придумал, чтобы боевое оружие по одному патрону заряжать, а потом еще и гильзы стреляные по одной выбрасывать?! Видно, крепко товарищ Леон Наган[9] русских офицеров не любил, если такую херню им спроворил! И добро бы ничего другого не было, так ведь есть! Есть! Кидзиро Намбу[10] — хороший человек, хоть и генерал! — разработал еще в двадцать пятом году классный пистолет. Который потом переделали под маузеровский патрон. Ну, который для ТТ[11]. Красавец пистолет! Удобный, «целкий» и в руке как влитой лежит. Вот у их комбата такой. И у ротного из третьей роты. Да что там! Даже у интендантов такие есть. А ему этот семизарядный кошмар выдали!..
— …Командиры взводов! К командиру роты!
Всеволод ускорил шаг, но на бег срываться не стал. Приучен уже. В той, прошлой будущей армии. Правило простое: как окажешься в зоне видимости начальства — переходи на бег. Так что пробежал он всего десяток шагов и встал перед комроты Хутояровым. Первым, несмотря на то, что не слишком-то торопился…
Хутояров обвел взглядом всех взводных выстроившихся перед ним, обратил внимание на то, что Амакасу и Дубов слишком бурно дышат после небольшой пробежки, скривился и буркнул: «У, клячи! Почему Волков не запыхался, хотел бы я знать?» Но тут же достал из планшета карту, лицо его стало сосредоточенным, и он жестом подозвал командиров к себе: