Цвет сакуры красный
Шрифт:
— … И тогда товарищ Ямбури как закричит: «Вперед! — Исиро опрокинул в рот очередную чашку, резко выдохнул и зажевал безумным бутербродом из копченой колбасы и сала, положенных на булочку ан-пан, — И мы побежали. А полицейские принялись стрелять. Но они успели убить и ранить только пятнадцать человек, а потом мы их всех нашими бамбуковыми пиками перекололи! Только я, Севака, никого так и не успел заколоть — всех до меня успели… — Хмелея, Танака помотал головой, — А я тогда думал, что я — трус. Я и сейчас часто так думаю… — добавил он, опустив глаза.
Хлеба в чайной не было, а потому Всеволод тоже
— Глупости ты говоришь, Исиро, — заметил он, откусывая от бутерброда изрядный кусок. — Совершеннейшие глупости. Какой же ты трус? А кто вместе со мной танк подбил? А кто до конца в обороне стоял? Да я храбрее тебя парня не видел!
Волков хотел добавить, что атаковать вооруженных полицейских с заостренным бамбуковым шестом — это просто верх храбрости, но промолчал. Все-таки такое, пожалуй — верх безрассудства. Он вспомнил, как что-то подобное читал про бои на Иводзиме, когда оставшиеся без боеприпасов японцы атаковали американцев с такими же копьями в руках. На пулеметы шли! И дошли, мать их, дошли!..
— За тебя и твоих уважаемых родителей! — поднял чашку с «чаем» Всеволод.
Друзья выпили, закусили, снова выпили. Волков вытащил папиросы, они закурили…
— Сайн байна уу, ноокхоод![1]
К столику подошли двое знакомых цириков Монгольской Народной Армии Дамдинсурен и Оуюн.
— Здорово, мужики! — поприветствовал их Всеволод и жестом пригласил присоединяться. Танака ограничился наклоном головы.
К монголам красноармейцы относились, скажем так, своеобразно. Степняков считали хорошими товарищами, отменными наездниками, но вместе с тем стойкость монгольских цириков — весьма невысока, а боевая подготовка — еще ниже. Несколько раз Волков наблюдал, как монголы бросались в конную атаку на пулеметы противника. Со всеми вытекающими из такого «мудрого» решения последствиями. Впрочем, пару раз ему доводилось видеть, как китайские солдаты вскакивают и удирают от завывающих злыми духами всадников с обнаженными клинками. Тоже со всеми вытекающими…
Но в остальном монголы — ребята, хоть и не сильно образованные, а вернее — сильно необразованные, но вполне свойские. И харчами поделятся, и помогут, если есть чем. А потому Всеволод плеснул обоим цирикам «чая» и предложил выпить за товарища Чойбалсана. Цирики с жаром поддержали, Танака которому было уже, в общем, все равно, за кого пить, согласно кивнул.
Цирики захмелели быстро, хватило буквально пары чашек. Опьянев они принялись рассказывать друзьям о своих «героических подвигах» и врали так, что Волков и Танака даже слегка протрезвели. Сохраняя каменные выражения лиц русский с японцем переглянулись и в полумраке маленькой фанзы увидели смеющиеся глаза друг друга.
— Ладно, — сказал Всеволод. — Достаточно. А не то вы нам сейчас расскажете, как китайский самолет плетью сбили и танк зубами загрызли.
Исиро засмеялся: негромко и необидно. Но монголы все равно обиделись. Правда, совсем ненадолго. А потом…
— Друзья, — Дамдинсурен который только что о чем-то шептался с Оуюном, повернулся к Волкову и Танаке и заговорщицки подмигнул. Вышло у него не очень, но друзья поняли, что монголы что-то задумали. — Друзья мы хотим пригласить вас… Одним
Всеволод задумался. «Девчонки… Девчонки — это, конечно, здорово!» Честно говоря, с самого дня призыва у него не было ничего и никого. Что, в общем, и не удивительно: сперва некогда, а потом, извините, не до того стало… Он усмехнулся: «Молодец, папаня, что леденцов и шоколадок отсыпал. Сладкое девчонкам в кайф. Сейчас прихватим чего-нибудь и…» Дальше воображение нарисовало десяток сцен от легкой эротики до жесткого порно включительно.
Судя по выражению лица японца, Исиро думал примерно о том же самом, а потому друзья не стали отнекиваться и, заскочив за сластями — Танака полностью одобрил идею своего друга, они следом за цириками зашагали в ночную степь…
А буквально через полчаса, злые и протрезвевшие друзья бежали назад. Нет, разумеется, монгольские девушки не являли собой гений чистой красоты, но, как говориться, некрасивых женщин не бывает — бывает мало водки. Которую в этом случае с успехом мог заменить коньяк. Да и по чести сказать: кимовки из Монголии не совсем уж безобразные, а парочка — так и вовсе: очень даже ничего! Но! НО!!!
Все эти «степные цветы» пахли. Хотя нет — не пахли. Воняли! От кочевых красавиц несло жуткой смесью протухшего жира и годами немытого тела. Всеволоду подумалось, что если бы ему не довелось видеть женщин лет пять-шесть, ну вот тогда у него бы еще что-то получилось бы с этими красотками, но сейчас…
— Пусть меня лучше посадят за связь с кулаком и растрату семенного фонда! — высказался он в темноту.
Потом, когда он объяснил смысл фразы Танака, они дружно и долго хохотали над своей неудачей. Распили еще одну бутылку, и вдруг Исиро запел:
Ягатэ дзю: дзи но хата о татэ
Тэнто о саситэ нинаи юку
Тэнто ни мацу ва хиномото но
Дзин то ай то ни тому фудзин[2]
Всеволод уже знал эту песню и поддержал друга. У них получался совсем неплохой дуэт, вот правда, когда они дошли до слов: «Массиро ни хосоки тэ о нобэтэ» — «Они протягивают белоснежные изящные ручки», песню снова прервали взрывы хохота.
Когда песня кончилась, они еще некоторое время посидели и помолчали. Хорошо, если рядом с тобой друг, с которым можно просто молчать. И вдруг Исиро негромко спросил:
— Скажи, Севака, ведь ты не женат?
— Нет.
— А твой досточтимый отец выбрал тебе невесту?
— Вот дел ему больше нет, кроме как девку мне выбирать, — усмехнулся Волков. И пояснил, — Отец доверяет мне, Исиро.
Японец помолчал, словно бы собираясь с духом, а потом произнес еще тише:
— Скажи, а на какое приданое ты рассчитываешь?
— Чего? — изумился Всеволод. — Приданое? Какое еще к чертям приданое?!
— Ну, сколько земли? Или деньгами?
Волков подозрительно оглядел друга:
— Ты что, братка, коньяку перепил? На кой ляд мне земля? Мне ее в принципе больше двух метров не потребуется, да и те лучше бы подольше не требовались. А насчет денег… — Он хмыкнул, — За каким хреном мне деньги? Я что, сам не заработаю?
Танака внимательно выслушал друга, удовлетворенно кивнул и неожиданно сунул ему в руку что-то твердое.