Цветица
Шрифт:
Но что это? Отопления прибавили, что ли? Волны приятного жара поплыли по телу. Отпрянул от коленей Поземщик, испарился из комнаты. Можно расправить окоченевшее тело, открыть глаза.
Все ласково и тепло кругом, но кто сделал это? В комнате пусто, темно…
Нет, не темно. Льется с подоконника серебристо-сиреневый свет. Ах да, цветок!..
– Ты снова раскрылся, цветок? Ну что же, сияй, если не умеешь ничего другого. Но… где же было твое сияние, ты, бездушное и бездумное создание? Тебя дали мне на утешение, на спасение моей охолодавшей души, но вспомни, как ты утешило меня? И глаз своих сиреневых ты не открыло, чтобы увидеть этот кошмар!
– Я видела. Глаза – они не все увидеть могут. Я видела – иначе, может быть, но ничего не скрылось от меня.
– Ох, видела она! Да чтоб тебе иссохнуть; Чтоб вверх корнями прорасти тебе, вонзивши венчик в землю!.. О Боже, как я говорю?! – спохватилась Майя. – Прямо шекспировская героиня. Да и цветок… Чревовещатель!
– Не обижай цветы убожеством подобных мыслей, Одумайся, взгляни: не зря мороз, волшебный живописец, рисует на стекле не очи жаркие людей, не лики скорбные животных, а мир цветов, диковинных, магических растений. Ну и звезды, ведь без звезд нельзя. Что? Призадумайся.
– Мороз рисует нам на стеклах мир растений, потому что… Ох, привязался этот слог! Да, так вот: что мы хотим увидеть, глядя на морозное стекло, то и видим.
– Быть может, это так. Но значит, что хотите видеть вы одни растения – цветы и травы?
На это ответить было нечего. Да в что мог ответить бедный, свернувшийся в клубочек от одиночества разум Майи? Хотелось только – слушать и слушать этот голос.
Голос? Слова? В них, казалось, поют все ветры мира, а разве ветры поют словами?
– Кто ты? – спросила Майя.
Молчание.
– Не умолкай, не оставляй меня!
Она подошла к окну.
Играли звезды в середине цветка, будто пылинки в солнечном луче, складываясь в неведомые созвездия, и снова распадались, взрываясь, превращаясь в смешение лиц, городов, крыльев, полей…
– Вселенная – в горшке цветочном?! Вот так диво!
– Нет, человек стоит лицом к лицу с собой – вот в чем диво.
Это было именно так! Майе казалось, что. ее душа имеет лицо и смотрит на нее же.
– Как тебя зовут, цветок?
– Что имя? Людям надо непременно заклеймить названием явление, будто это вещь, что им принадлежит от века. Все, что существует, носит ваши клейма. Не проще ль ощущать и сострадать, не называя слова?
– Да. Но ты – цветок. Вселенная. Ты – вихрь метелей междузвездных. И вновь цветок. Не человек. Страдание неведомо тебе.
– Ох, ваши истины смешны – и так верны порою! Кто не живет, лишь тот и не страдает. Кто не страдал – тот не изведал жизни.
– Страдала – ты? Ты – женщина…. цветка, заезды? Цветунья?
– Цвет… как меня ты называешь?
– Цветунья? Нет. Цветида? Нет… Цветица?
– ТЫ ТОЛЬКО ЧТО УСМЕХАЛАСЬ НАД СТРАСТЬЮ ЛЮДЕЙ ВСЕМУ ДАВАТЬ НАЗВАНИЯ. А ТЕПЕРЬ И У ТЕБЯ ЕСТЬ ИМЯ. ТЫ НЕ ПРОТЕСТУЕШЬ?
– НО ВЕДЬ ТАК ХОТЕЛОСЬ МАЙЕ.
– ТЫ БУДЕШЬ ПОКОРНА ВСЕМ ЕЕ ЖЕЛАНИЯМ?
– ЧТО ТЕБЯ ВОЛНУЕТ?
– НЕ СТАНЕМ ЗАБЕГАТЬ ВПЕРЕД.
В саду облаков и звезд цвела планета. Люди ее и растения пели одну общую, ладную песнь до той поры, пока людям не показалось, что голос растений слишком звонок и вообще – они занимают чересчур много места. Люди попросили соседей потесниться. Странна была эта просьба. Ведь украсить землю цветами – все равно, что украсить ее любовью. Но как не ответить добром на добро? Погоревали цветы, посовещались со звездами – цветы и звезды прекрасно понимают друг друга, ведь они вечно глядят друг другу в очи, – и отправили многих детей своих в дальние дали, на попечение знакомых звезд. А на самой планете новых растений, молодых и сильных, оставалось все меньше. Однако они по-прежнему нежно обращали свои взоры к людям.
Но людям этого показалось мало. Они перестали просить – они начали требовать все больше свободного места, чтобы украшать все новые и новые пустоши грудами камней, морями вонючей жидкости и собственными отходами.
Цветы любили людей. Однако нельзя до бесконечности испытывать любовь.
И все же растения не озлобились – они затаились. Перестали приветствовать людей и отвечать им, даже сделали вид, что забыли их язык. Они много знали о планете и ее тайнах, но перестали поверять эти тайны человеку. При всем своем терпеливом могуществе они начинали провидеть разрушительную опасность, исходящую от человека, который, вечное дитя, очаровывается поддельным больше, чем истинным, и дело рук своих тщится сравнить с изделием Природы, заранее готовый присудить победу себе.
Летела, летела в небе, исчерченном созвездиями, планета, словно удивительный живой корабль. Путь. ее был прекрасным и бесконечным. Но экипаж в безумной самоуверенности начал постепенно разрушать свой корабль, систему его жизнеобеспечения, рассчитанную на длинный, длительный полет. Планета заболела. А потом началось ее медленное умирание. Однако она была еще жива и, выполняя извечную программу, продолжала оберегать своих обитателей – своих разрушителей. А они не сомневались, что по-прежнему властны над собой и кораблем. Однако странно, странно! Медленное убийство планеты стало их медленным самоубийством. Сначала погибла жалость; потом занедужила память о прошлом; угасла благодарность родной планете, столь долго и верно несшей их во Вселенной; захворало преклонение перед вечной Красотой; тяжко бредила ответственность перед грядущим; уродливо нарывала созидательная сила… Иные здоровые голоса были слишком слабы, бессильны перед общей тупой, надвигающейся, прогрессирующей болезнью – «Мы летим! Мы долетим!» – еще мечтали в своем самодовольстве люди, но куда? Как? Накормит ли их метеоритный рой, напоит ли лед абсолютного холода, согреют косматые солнца, утешит чернота межзвездных провалов? У Вселенной времени сколько угодно, а у человека?
По умирающей планете, населенной умирающими растениями, бродили умирающие люди, уверенные, что идут твердой поступью к счастью. Но только призрак памяти о прежней красоте и гармонии витал над останками растений. Их становилось все меньше и меньше. И наконец последний цветок, умирая на обломках корабля, уничтоженного своим же экипажем, взял погибающую планету под защиту. Он разметал семена свои в небе, потому что уже не было для них иного места – взойти. Пыль семян смешалась с межзвездной пылью. И порою она достигала дальних миров, оставляя на них всходы странной, фантастической жизни. Каждое из семян – такое малое! – унесло в себе родную планету – такую огромную! – прежней: цветущей и живой. В каждом из тех семян жили память о счастье дружбы людей и растений, горечь смертельной обиды – и вечной стремление простить эту обиду, возродившись в мирах иных, вновь оживив в себе свою планету – цветов и людей.
Цветица закончила свой рассказ. Закатный розовый туман, висевший за окном, сменился ночной тьмой. И засветила свои недолговечные огни маленькая Вселенная города.
– ТЫ ДУМАЕШЬ, МАЙЯ ПОНЯЛА, КТО ТЫ?
– ДА, Я ВЕРЮ.
– УЖ СЛИШКОМ ВСЕ ЭТО НЕПРИВЫЧНО НАШЕМУ РАЗУМУ.
– ПРИРОДА БЕСКОНЕЧНО ИЗОБРЕТАТЕЛЬНА. ГДЕ ОБЪЯТЬ ЕЕ РАЗУМУ ЧЕЛОВЕКА. ИНОЙ РАЗ ВЕРА НУЖНЕЕ ПОНИМАНИЯ.
– ХОРОШО, ТОГДА ПОЯСНИ МНЕ…
– ТЕБЕ?! ТЕБЕ, КОТОРАЯ СОЗДАЛА ВСЕ ЭТО!