Цветок Фантоса. Романс для княгини

Фейгина Наталия

Ну вот, и тут женское коварство! Да у этого «страдальца» большими буквами на лбу написано «сердцеед» и «женогуб»! А мужчины – невинные агнцы? Дверь в чулан памяти со стуком распахнулась, выпуская, казалось бы, надёжно запертые воспоминания о Вадиме.

Прорвавшиеся эмоции заставили меня на мгновение утратить контроль над личинами, отчего глаза мои, растеряв иллюзорную голубизну, стали карими.

Вспомнилась девушка, наивная шестнадцатилетняя девушка, мечтающая о счастье звёздной ночью у распахнутого окна. А о чём ещё можно мечтать, услышав от усатого красавца-гусара, кумира всех дам, пылкое:

«Звезда моего сердца, я сгораю от

страсти! Сделайте меня счастливым, скажите мне «да»!»

Сказать «да» непонятно чему помешали закончившийся танец и своевременно появившаяся двоюродная кузина Софья Александровна, к которой девушку отослали после неприятной истории с тётушкой Серафиной. И вот теперь Натали думала, стоит ли на следующем балу сказать «да» или помучить Вадима ещё немного…

И тут до неё из окна спальни кузины, находившейся этажом выше, донёсся знакомый голос:

– Звезда моего сердца! Я сгораю от страсти! Сделайте меня счастливым, скажите мне «да»!

– Ах, Вадим, – раздался кокетливый голос кузины. – А как же Натали? Разве не за ней вы ухаживали сегодня вечером?

– На что мне этот костлявый цыплёнок, когда рядом со мной такая женщина? – с чувством ответил Вадим.

В ту ночь я захлопнула окно и сердце, мысленно поклявшись себе никогда больше не впускать в него мужчин.

– Но, увы, гнедой мой стар,Да и я не молод.И в груди былой пожарЗаменил мне холод.

Интересно, насколько этот «старик» старше меня? На год? На три?

– Но, когда поёт струна,Вместе с ней тоскую.Не могу не вспоминатьЮность гулевую.

Песня закончилась, и на сцену снова выбежали гибкие смуглянки.

– Ну-с, Виталион, извольте попробовать синенького, – предложил Павел Сергеевич.

– Отчего же не попробовать, – кивнула я. Сделав небольшой глоток с видом знатока, я прикрыла глаза, пытаясь справиться с накатившими воспоминаниями.

Вино и в самом деле оказалось неплохим, с лёгким фруктовым ароматом и тонким послевкусием. Открыв глаза, я сделала ещё глоток и, любуясь непривычной голубизной, спросила:

– Неплохое вино. Отчего же о нём не слышали в столице?

– Слышать-то, может, и слышали, – ответил Павел Алексеевич, – а пробовать навряд ли приходилось. Секрет лазуритовки знают только томалэ. Их девушки собирают ягоды, а мужчины делают вино. Делают для себя, и только здесь, в ресторане «У томалэ» можно угоститься этим удивительным напитком.

Да, подумала я, сделав ещё глоток. Похоже, напиток и в самом деле удивительный, коварный, из тех, что пьются легко, а опьяняют незаметно.

– А что же вы его не пьёте, Павел Алексеевич? – спросила я, заметив, бокал, наполненный до краёв красным вином. Мысль о том, что «добрый дядюшка» хочет напоить «мальчишку», скорее позабавила, чем рассердила меня. Я давно уже не была наивной девушкой и твёрдо знала, что в жизни всегда есть место подлости.

– Это для Вас, Виталион, синенькое в новинку, – ответил тот, не моргнув и глазом. – А мне, старику, больше рдеющее рденское по душе. Вот где терпкость, да букет, да крепость.

– Какой же вы старик, – улыбнулась я. – Вон господин Великий Инуктор куда старше будет, а за ним молодые с трудом поспевают.

При упоминании Великого Инуктора Павел Алексеевич смутился.

– А вы, Виталион, знакомы с Великим Инуктором? – спросил он почти непринуждённо. Инукторов побаиваются все, но особенно те, у кого «рыльце в пушку». Сдаётся мне, что господин Игнатьин относится к последней категории. Надо будет приглядеться повнимательнее. Но не стоит его слишком запугивать.

– Издалека видел. Он иногда бывает у княгини, – ответила я небрежно после некоторой заминки, не покривив при этом душой. Он и вправду бывает в гостях у свекровушки. А о том, что я бываю в кабинете сиятельного дядюшки Андрея, господину Игнатьину знать пока незачем.

– А я уж подумал, – сказал, расслабившись, Павел Алексеевич, – что вы, Виталион, с ним близко знакомы.

– Вы меня переоцениваете, Павел Алексеевич, – усмехнулась я, – хотя иногда лучше переоценить человека, чем недооценить.

Вот, например, мысленно продолжила я, сейчас меня вы явно недооцениваете. А я себя, пожалуй, переоценила. Мой самоконтроль стремительно сдавал позиции под действием вина, воспоминаний и весёлой музыки томалэ.

Павел Алексеевич вымученно улыбнулся, но, прежде чем он успел что-то сказать, я встала из-за стола.

– Прошу прощения, Павел Алексеевич, но я должен вас покинуть. Мне пора.

– Помилуйте, Виталион, – возопил тот, – время ещё совершенно детское.

– Дети не могут оценивать последствия своих поступков, – глубокомысленно ответила я. – Потому им нужны наставники и опекуны, – на последнем слове я сделала ударение, напоминая Павлу Алексеевичу о его собственных опекунских обязанностях. – Взрослые же люди в состоянии сами сопоставлять свои действия и их последствия, и я, как человек взрослый, полагаю, что сейчас мне самое время ехать домой. Честь имею.

Я поклонилась, и уверенной походкой направилась к выходу.

Последствия моих действий, начни я сейчас танцевать, могли бы оказаться весьма чреватыми для всех присутствующих.

Я прошла уже почти через весь зал, когда внимание моё привлёк пьяный возглас:

– Роза, цветочек мой! Нет, куда без поцелуя…

Я обернулась и увидела корнета, заступившего путь черноволосой красотке. Медведистостью фигуры он напомнил мне Степана Ветрова, бывшего адъютанта моего мужа.

Однажды майской ночью мне не спалось. Я потихоньку выбралась из спальни и спустилась вниз. Сад был залит лунным светом, и во мне зазвучала, сливаясь с соловьиными трелями, лунная музыка. Позволив мелодии подхватить меня, я выбежала на лужайку и закружилась в танце. Со стороны танец мог показаться странным, как могут показаться странными движения пальцев гитариста, играющего на невидимых струнах, тому, кто никогда не видел гитары. Но я танцевала не для зрителей, а для себя. Я плыла и парила, я была вихрем в пустыне и волной в океане, я смеялась от переполнявшего меня восторга и любила эту ночь до последней росинки на лепестке цветущей вишни, до самой крошечной звёздочки в небе… И почти налетела на Степана, возникшего передо мной совершенно неожиданно. Подсматривал ли адъютант за мной специально или стал невольным зрителем, но танец заворожил его.