Цветок в пыли. Месть и закон
Шрифт:
Габбар оглядел свое войско и вдруг подумал, что ни один из этих шакалов, вымазанных в крови по уши, не решился бы так спокойно смотреть в глаза своей смерти. Они умеют только убивать безоружных, подбирать падаль и лизать руки тому, кто сильнее их.
Они боятся его, сильного и не знающего пощады, — это основа его власти над ними. Он просто обязан быть жестоким, чтобы не развалилась эта кровавая армия, на знамени которой, будь оно у них, было бы написано: Трусливая стая убийц. Он даст им еще один пример своей силы, которая и заключается в жестокости, пусть смотрят и делают свои выводы.
— Что ж, может, отпустим его? — спросил он, оскалившись. — Передадим с ним послание жителям этой деревни, а то они в последнее время совсем от рук отбились. Пусть наш храбрый пленник передаст им послание от Габбара Сингха. Как вы думаете?
Разбойники молчали, выжидательно замерев: какую еще шутку выдумал их не знающий жалости главарь.
— Гамба! — рявкнул убийца. — Делай свое дело…
Виру с самого утра не находил себе места. Как магнитом, его тянуло в деревню, и Джай очень хорошо знал, что это за магнит. Они с Тхакуром пытались хотя бы в самом общем виде составить план следующей операции против Габбара. Сделать это было совсем непросто — Габбар не сидел на месте в ожидании нападения и не назначал дня и часа битвы. Ловить его в горах — задача не из легких, а лагерь разбойников, как показала разведка, проведенная накануне, был пуст. Кроме того, Тхакур послал человека в столицу штата к своим старым друзьям за боеприпасами, запас которых был истощен.
Ожидая, когда Джай закончит штабное совещание, Виру, полностью доверивший интеллектуальную часть боевых действий другу, слонялся по двору. Являться в деревню одному ему не хотелось, чтобы не давать соседкам Басанти еще один повод для сплетен. Неожиданно его внимание привлекло какое-то движение по дороге, ведущей из горного ущелья мимо усадьбы Тхакура в деревню. Действительно, это было странно: лошадь брела в деревню без седока, с каким-то перекинутым через седло грузом. Виру подошел к воротам, чтобы разглядеть все получше. Конь уже почти миновал усадьбу, но он все-таки успел понять, что именно принял за груз.
Привычной дорогой возвращаясь в деревню, лошадь несла к родному порогу бездыханное тело хозяина.
Виру вздрогнул, представив себе, что случится через несколько минут в каком-то мирном доме, где люди еще, должно быть, живут обычной жизнью, полной будничной суеты и тихих радостей. Они не знают, какое беспросветное горе несет им сейчас, повинуясь привычке и чувству голода, их вороной, устремившийся к дому.
Проводив коня взглядом, Виру позвал остальных — появление мрачного вестника смерти наверняка имело какую-то связь с Габбаром, а значит, все они — Тхакур, Джай и он сам — должны быть вместе с жителями Рамгара.
Через несколько минут они уже стояли на деревенской площади в плотном кольце людей, окруживших тело, которое уже успели снять с коня и положить на сорванную с чьего-то окна циновку вблизи колодца.
Еще несколько дней назад на этой площади танцевали и веселились девушки и юноши, среди которых был, возможно, и этот красивый молодой человек с мускулистой фигурой. Черты его лица что-то смутно напомнили Виру, но он никак не мог понять, что именно.
— Кто это? — спросил он шепотом у стоявшей рядом женщины.
— Рави, внук слепого Наччи, — ответила она так же тихо и приложила к глазам край сари.
Брат Басанти! Так вот к чьему дому вез горе вороной, вот на кого похож этот юноша, почти мальчик!
«— Я убью его, я убью его, — застучало у Виру в мозгу, — за Басанти, за этого несчастного слепого старика, пережившего внука, за Тхакура, за всю деревню, живущую в страхе, в унижении, с вечно опущенной головой!»
Он потянул Джая за рукав, и они вошли в центр круга, образованного застывшими рамгарцами. За воротом рубашки юноши белел край бумажного листа, и Виру, присев рядом с убитым, расстегнул пуговицы, бережно подняв красивую, как у сестры, голову. Джай взял лист и стал молча читать, но в эту минуту к нему подошел староста и, не говоря ни слова, властным движением вырвал бумагу из его рук. Старик не скрывал своей неприязни к этим наглецам, посмевшим коснуться убитого раньше, чем его родня или он, староста деревни, ее глава.
Да, это он управляет здесь всеми делами, вершит суд, делит наследство, разбирает ссоры, мирит, женит, да мало ли что еще. Это он здесь принимает решения, а не этот спесивый брахман Тхакур, который всю жизнь развлекался в городе, а под старость приехал сюда, чтобы смущать односельчан своими нелепыми затеями. Где это видано — объявить войну Габбару, да еще втягивать в нее село! Набрал каких-то бродяг на большой дороге! Зачем тогда полиция, государственная армия, правительство, наконец? И он, староста, тогда зачем, если всем здесь заправляет Тхакур и эти его вояки?
Пока староста читал привезенное убитым письмо, в круг вошла Басанти. По тому, как она шла, по застывшим глазам, по бледности лица Виру сразу понял, что она уже знает о постигшей ее беде. Басанти не бросилась к брату, не пала ему на грудь с рыданиями и проклятьями, она остановилась в двух шагах от трупа и застыла, непонимающе глядя на брата. Виру не решился к ней подойти сейчас. Он не знал, что можно сказать девушке, лишившейся когда-то матери и отца и всю свою любовь отдавшей брату, чтобы теперь потерять и его.
— Басанти! Басанти! Ты здесь? — раздался старческий голос.
Девушка вздрогнула и встала так, чтобы заслонить собой труп, будто хотела навеки спрятать его от приближающегося деда.
Он шел, высоко подняв перед собой палку — палку слепца — и звал внучку. Она подалась вперед, будто хотела отозваться, но из ее груди вместо слов вырвался только короткий хриплый стон, которого старик не услышал.
Рамгарцы расступились, чтобы пропустить старого Наччи туда, где ждало его тело несчастного внука. Они молчали, но особым слухом слепого он распознал в этой тишине надвигающуюся беду. Он остановился и дрогнувшим голосом спросил:
— Почему все молчат, что случилось?
Никто не посмел произнести ни звука. Басанти покачнулась и опустила веки, набираясь храбрости, чтобы обрушить на деда страшный удар — весть о смерти, но Виру пришел ей на помощь, желая избавить ее хотя бы от этой необходимости.
Выпрямившись, он сделал несколько шагов, отделявших его от слепцы — ему казалось, что никогда в жизни он не преодолевал такого тяжелого пути, — подошел к старику и протянул ему руку, за которую тот нетерпеливо ухватился.