Цветок яблони
Шрифт:
Ради чего всю жизнь Пружина выступал, совершенствовал свое мастерство. Танцевал на канате. Стал лучшим акробатом герцогств.
Ради этой ночи.
Отсюда его могут увидеть только шаутты, и Тэо очень надеялся, что никто из них не подойдет к окну.
Акробат продвигался, глядя вперед, на синюю точку, которая затем превратилась в прямоугольник. Медный трос был точно дорога, ледяной ветер стал противником Пружины, а Фэнико — защитой, отвечая на малейшее движение запястья, ловя правильный баланс, стоило лишь сместить центр тяжести.
Алые вспышки где-то внизу, грохот, слабые крики людей не сбили его
Шпиль Калав-им-тарка скрыл часть неба, навис над Пружиной пронзающей пространство спицей.
Окно перед ним росло слишком медленно, но наконец он оказался рядом, перепрыгнул на карниз, шагнул, выпрямился на полу. Веер собрался в меч, и башня, почуяв клинок одного из Шестерых, вздрогнула. Факелы, горевшие в комнате, погасли.
Белая молния ударила в растущую возле обрыва сосну, с треском развалив её надвое, заставив вспыхнуть от корней до иголок. Шерон, как раз смотревшая в эту сторону, моргнула, ослепленная внезапной вспышкой.
А после она услышала пронзительный крик. Крик боли, раздавшийся у нее в голове.
И указывающая поняла, что кричала башня.
Сойка вскочила, но треттинец потянул её назад. И вовремя. Со звездного неба на площадку упали густые паукообразные тени. Шаутты.
Шерон во всем этом переплетении тел и конечностей даже не смогла понять, сколько их. Десять? Пятнадцать?.. Они бросились к Нэ, окружили, подмяли под себя, сплелись хищным коконом — и разлетелись рваными лоскутами, которые, словно стая перепуганных грачей, поднялись в воздух, лопаясь пузырями ртути, плеснувшей вокруг. Упали кипящими лужами, гася ползущее по земле разноцветное пламя.
— Рыба полосатая! — прошептала сойка.
...Тэо ощущал, как пол под ногами едва заметно вибрирует. Было очень темно, и он двигался едва ли не наугад, выставив перед собой меч, идя столь же аккуратно, как и по канату.
Комната. Еще одна. Впереди забрезжил бледно-синий свет. Раньше такой цвет настораживал, почти пугал. Теперь же Пружина шел к нему спокойно, в надежде найти выход. Холл, зеркала, странные залы, где потолок словно был сложен из черных, голубых и синих треугольных стекол, все время пощелкивающих друг об друга, движущихся по едва заметной спирали.
— Ты идешь не туда, асторэ, — прозвучал голос за спиной.
Акробат резко обернулся.
Женщина, иссушенная и сгорбленная, с редкими волосами, смотрела на него через пустые глазницы, опираясь рукой о стену. Он видел сквозь оболочку, понимал, что перед ним шаутт. А потому направил на него острие меча.
— Нет, — сказал демон. — Ты не из тех, кто сражается оружием. Даже таким. Оставь его для других, асторэ. Это не твой путь.
— Что ты знаешь о моем пути?
— То же, что и о пути всего твоего племени. Это в твоей памяти. Повадках, акробат. Ты выступаешь лишь тогда, когда приходит время для выступления. Не рвешься на первые роли. Даешь другим шанс. Не желаешь быть главным героем, хотя ты — главный. Вы, асторэ, всегда были такими. Давали шанс «выступить» всем. Посмотреть, как они справятся. По мне, вышло довольно плохо. Глянь, к чему это всех нас привело.
— Я не понимаю.
— Не важно. Ты мне не нужен.
Она шагнула в сторону, и Тэо увидел лестницу.
— Слова шаутта — ложь.
— Да, конечно... Тогда просто выбери — зарубить меня или уйти... — Черная улыбка обнажила острые зубы. — Так я и думал. Ты не тот, кто радуется смертям.
— Почему ты не нападаешь?
Женщина поскребла ногтями у виска:
— Потому что ты — будущее. Потом поймешь.
Он не желал терять время на то, чтобы понять логику демона. Его друзьям требовалась помощь. И, в отличие от Вира, напавшего на Рукавичку, Тэо этого делать не стал. Не опуская меча, прошел мимо нее к лестнице:
— Мне жаль, что подобные тебе стали такими.
Не улыбка. Оскал.
— В этом вы все. «Жаль». А мне — нет. Мы — лишь ваша суть. Та сторона.
— Вас терзает боль.
Шаутт, зашипев, кинулся на него, и Тэо, не ожидавший этого, отшатнулся, оступился, потерял равновесие на ступенях и начал падать...
Он, конечно, как всегда, успел сгруппироваться, приземлился на ноги. И, подняв голову, увидел, что за его спиной осталась лишь сплошная стена. Путь вел только в одном направлении.
Мёртвая «лошадь» остановилась на той границе, где сила Шерон рассеивалась. Оставшийся путь в гору, к башне, рядом с которой все сверкало и гремело, Бланке с Виром пришлось проделать пешком.
Мир вокруг состоял из живых нитей. Бланка смотрела на них, словно во время сильного зноя в пустыне — так дрожал воздух. И нити корчились, извивались, сгибались, утолщались или утончались. Сила, что витала возле Калав-им-тарка, ковала новую реальность.
Бланка чувствовала плетения, видела, как медленно слабеет то, что она создала. С сожалением отметила момент, когда погас канат...
В незыблемых волокнах Калав-им-тарк появились внезапные бреши, словно дыры в шерстяном одеяле, на которое упали угольки из костра.
...Дорога в нее была открыта.
На площадке, в свете пожара и яркой, донельзя яркой полной луны, огромным мёртвым глазом висевшей над горной долиной, больше не осталось тех, кто мог бы сопротивляться таувину. Нэко направилась к башне. Через тела, кровь, огонь, бурлящую ртуть.
По клинку меча пробегали ало-черные всполохи.
Она размахнулась и ударила им по стене. И тот, вместо того чтобы отскочить от камня, как любое металлическое оружие, погрузился в него, точно топор дровосека в мягкую древесину. В стороны полетела острая, раскалившаяся крошка, и башня закричала, теперь уже слышимая всеми.
Высокий, взлетевший и оборвавшийся стон разнесся над долиной.
Стена задрожала и сдалась.
Все увидели стоящего в черном проеме Тэо.
— Там полно шауттов. — Он отдал Фэнико без ножен треттинцу, и тот сразу же отстегнул с пояса обычный меч. — Но они не тронули меня. Словно ждут чего-то.
— Конечно, ждут, — язвительно произнесла Нэ. — Если мы прикончим герцога, только кровь асторэ сможет вытащить его снова из статуэтки Арилы.
— Раньше они нападали на него, — насупилась сойка.