Цветущий репейник (сборник)
Шрифт:
— А ты понимаешь, что за свободу жертвуешь всем остальным? Будущей профессией и работой, ведь ты не учишься в школе, будущим здоровьем, ведь ты всё успел попробовать, мог подцепить любую заразу. И даже жизнью ты можешь пожертвовать ради свободы, когда тебя, вольного и независимого, всё-таки прирежут дружки!
Или помрёшь от переохлаждения в сильный мороз, как сегодня ночью: минус тридцать.
— Есть такое заумное слово — демагогия. Удивляешься, что я знаю такие слова? И даже понимаю, что они означают?
—
— Воспитывай, воспитывай. Я разрешаю, — ленивым, но настороженным голосом подбодрил Ромка.
— Были в детдоме ребята, которые, ни на что не обращая внимания, жили там, не пытались убежать и учились?
— Ну, есть такие. Тихие, пришибленные, — неохотно признал Ромка. — Но их не много.
— Правильно, — обрадовался Олег. — Их действительно не много. Всем известно, что из детдома очень мало выходит дельных и порядочных людей. Я не беру детей пьяниц, наркоманов, которые не виноваты в этом, но практически не способны учиться и развиваться. Я говорю о таких, как ты. Волей случая лишившихся родителей.
— Нет, нет, — Ромка расхохотался и, застонав, схватился за живот. — Это надо запомнить: «Волей случая лишившийся родителей». Круто! С таким выражением можно в метро попрошайничать. Валяй дальше.
— Так вот, ты вполне мог бы оказаться среди этого небольшого процента правильных детдомовцев. Если бы чуть-чуть придавил свою гордыню.
— Правильные детдомовцы! Ха-ха! Ой, умру от смеха! — Ромка проворно вскочил с дивана. — А ты знаешь, что, как правило, нас выпихивают в ПТУ после девятого класса? Не дают доучиться, а уж в институт поступить!.. — Ромка подошёл к Олегу и рассмеялся ему в лицо, даже наклонился над ним. — Нет денег на репетитора, нет денег на обучение. На этом будущее, о котором ты мне тут рассказывал, перечёркнуто. Да я бы расплющил гордыню, если бы только был уверен, что это поможет, что будет хорошая школа, институт. «Перспектива» — ещё одно хорошее словечко. Так вот этой перспективы у меня нет и не предвидится. Как ты думаешь, весело жить, понимая это? Никакая свобода на фиг не нужна.
— Тяжело быть умным? — издевательски-сочувственно сказал Олег. — Проще подделываться под дурачка, прятать очки под драным пальто, воровать и попрошайничать.
— Теперь скажи, что при том, как я живу, мне две дороги, — Ромка, покачиваясь, вернулся на диван, у него, видно, кружилась голова. — В пьяницы или в бандиты, а потом в тюрьму. Кстати, подделываться под дурачка вовсе не так просто, как ты думаешь. Очки мне два раза разбили.
— Тебе плохо? — Олег, встревоженный, вылез из глубокого кресла.
— Спать очень хочу, — заплетающимся языком пробормотал Ромка и тут же уснул.
Ромка, вспотевший, испуганный, подскочил на диване. Заоглядывался и успокоенно опустился на подушку. Он проспал до двенадцати, но в квартире Олега было не страшно просыпаться. И бежать в поисках еды никуда не надо было. На журнальном столике стоял поднос — термос с горячим какао, хлеб с маслом, красная икра в розетке, гранатовый сок, яблоко и апельсин. Под термосом белел край записки: «Ромка! Встанешь, чтобы всё съел, особенно икру. И лежи. Днём я заеду сделать укол, а может, вытряхну толстого Димона с работы, и он к тебе заскочит. У него есть ключи от квартиры, не пугайся, если его крупногабаритная фигура вдруг появится в комнате.
Пока. Олег».
Незнакомый вкус солёной икры Ромке не понравился.
Рана на животе ныла и крепко чесалась, что вообще отбивало охоту есть. С шипением Ромка чесался, кряхтел и не услышал, как вошёл Дима.
— Что же ты творишь? По рукам надавать за такие вещи. Хватит чесаться!
Дмитрий резковато откинул Ромкины руки и пластырь отодрал больно, без церемоний.
— Смотри, какая краснота, — сердитый Дмитрий ощупал вокруг раны.
— Больно же! — испуганно вскрикнул Ромка.
— Потерпишь, — одёрнул его Дима. — Похоже, что это аллергия на мазь.
— Так что же ты меня ею намазал? Ещё врач называется.
— Во-первых, ты мне не «тыкай». Во-вторых, ты же не сказал, что у тебя аллергия.
— Так откуда мне знать? — разозлился Ромка. — Коновал.
— Ну наглец! — Дима мазнул ладонью в резиновой перчатке по Ромкиной щеке. — Мало того что втёрся в доверие к Олегу, обжился тут, понимаешь. Да ещё мне хамишь! Я не Олег, я тебя насквозь вижу. Нажиться хочешь? Признавайся, тебя кто-то подослал?
— Дурак, — Ромка с презрением глянул на него и попытался выбраться из-под локтя Димы и слезть с дивана. — Нужно мне всё это барахло! Я сейчас же уйду.
— Лежать! Смирно! — гаркнул вдруг басом Дмитрий. — Свои демарши ты перед Олегом устраивай. Он вернётся, тогда и скандаль. Что это у тебя с коленом?
Пока Ромка дрыгал ногами, пытаясь встать, он сбил простыню, и теперь Дмитрий, нахмурившись, склонился над его коленом, шишковатым и заметно припухшим по сравнению со второй коленкой.
— Давно оно у тебя такое? — Дмитрий ощупал колено, схватил за щиколотку и несколько раз согнул ногу в колене. — Больно? Что молчишь?
— Не хочу с тобой разговаривать.
— Расстроил меня до глубины души, — поцокал языком доктор. — Положу тебе другую мазь. — Он снова заклеил рану. — Поворачивайся. Тебе, кроме антибиотика, придётся колоть ещё и против аллергии, раз ты такой неженка. Хотя у тебя, как у всякой дворняжки, должен быть хороший иммунитет.