Цветущий сад
Шрифт:
По щекам Нэнси непроизвольно потекли слезы.
— Тем не менее Дьюарт осуществил свою месть. Он сказал, что, если я когда-нибудь снова стану мэром, он сообщит городу правду о моем рождении. Он не поленился добыть копии церковных записей в Киллари. У него были доказательства женитьбы моего отца на сестре Моры. Я ничего не мог сделать.
— Даже после их смерти? — прошептала Нэнси.
Сейчас отец не шумел, не грубил, что частенько случалось с ним. Напротив, он говорил спокойно, с чувством собственного достоинства.
— Нет, — ответил Чипс. — Память о них была еще жива, и с этим приходилось считаться.
Нэнси неуверенно поднялась на ноги и подошла к окну. Через некоторое время она вернулась к койке Чипса.
— Это ужасная история, — сказала она. — Я сожалею, что вынудила тебя рассказать обо всем этом. Но прошлое никак не может повлиять на мои отношения с Рамоном. Рамон не такой, как его отец. Встретившись с ним, ты поймешь это.
— Теперь пришла моя очередь сожалеть, Нэнси. Кажется, никогда в жизни я не делал тебе больно, но сейчас…
Он попытался дотянуться до своих вещей, разложенных на тумбочке. Их было немного — только содержимое карманов.
— Позволь, я помогу тебе, — сказала она, когда он уронил свои часы на пол. — Чего ты хочешь?
— Мне нужен конверт, — сказал он с одышкой, откидываясь на подушки. — Прочитай это, а потом скажешь, по-прежнему ли ты собираешься уехать с Рамоном Санфордом.
Это был дешевый конверт. Внутри на листке бумаги не было ни шапки, ни адреса. Лишь крупно корявым почерком выведено: «18 января». За день до этой даты она уехала из Нью-Йорка. Не было обычного: «Дорогой сэр» или «Дорогой Чипс», только сообщение:
«Миссис О'Шогпесси провела ночь 16-го и 17-го числа в его апартаментах. До этого она бывала там в ноябре (точная дата неизвестна). Ваш нью-йоркский шофер (на твоем месте я бы выгнал его) говорит, что роман начался еще летом».
— Полагаю, мне не следует читать дальше, — сказала Нэнси. Она никогда не любила Глорию, и ей было противно совать нос в тайны ее личной жизни.
— Читай, читай, — приказал отец, буравя ее взглядом.
Нэнси неохотно продолжила чтение:
«Миссис О'Шогпесси прибыла в его апартаменты утром в одиннадцать. Они оставались вместе около пяти часов. Фотография была сделана сразу по прошествии этого времени. Поскольку оказалось, что изображение не совсем четкое, появилась необходимость удостоверить личность джентльмена. В связи с этим я решил пока не возвращаться в Бостон и остаться здесь еще на пару дней». Подписи не было.
Она протянула ему письмо. Но он не взял его.
— Взгляни на фотографию, — неумолимо потребовал он.
Глянцевая и жесткая, она лежала в конверте. Нэнси неохотно достала ее. Снимок был сделан в сумерках, к тому же изображение получилось слегка размытым.
Его рука обнимала за плечи одетую в меха Глорию, а она смотрела на него, слегка приоткрыв губы. Позади них сверкал, как рождественская игрушка, стеклянный фасад известного Нэнси многоквартирного дома. Даже швейцар был отчетливо виден. Он почтительно приложил руку к козырьку своей форменной фуражки. Нэнси тупо смотрела на фотографию, ничего не понимая.
— Прекрасная пара, не правда ли? — Голос Чипса исказился от боли.
— Но я же была там с ним, — сказала она в замешательстве, переводя взгляд то на письмо, то на фотографию.
— Не думаю, что он из тех мужчин, кто заводит случайные знакомства на один день, — жестко произнес отец.
— Нет! — Нэнси замотала головой, отходя от кровати. — Нет! Этого не может быть. Это какая-то ошибка…
— Ошибки нет. Спроси Глорию. Я уже спрашивал. — Он побледнел при воспоминании об этом разговоре.
— О нет! — Нэнси, ничего не видя, вытянула перед собой руки, пытаясь нащупать какую-нибудь опору. К ней вернулись ее прежние ужасные ощущения: холод, лед и снег, снег и смерть. Она задрожала всем телом. Казалось, ураган подхватил ее, хотя в комнате ничего не изменилось. Ее окружали все те же белые больничные стены. Рядом на кровати лежало то же покрывало. Баллоны и кислородная маска оставались на прежнем месте. Отец все так же лежал, облокотившись на подушки, как будто ничего не случилось.
— Нэнси!
Послышался грохот, когда она задела передвижной металлический столик, и на пол полетели инструменты.
— Нэнси! — Чипс уже было спустился с кровати, когда дверь резко распахнулась и в палату влетел целый полк медсестер.
— Нет! — Она стояла у двери, цепляясь за нее, чтобы не упасть.
— Позовите доктора Треворса!
— Я прошу вас лечь, мэр.
— Сестра Смит, займитесь мэром. Где доктор Треворс?
— Безобразное поведение!
— Ваш отец в очень тяжелом состоянии!
Шум голосов все нарастал.
— Как вы себя чувствуете, миссис Камерон?
— Принесите стул миссис Камерон!
— Слава Богу, вы здесь, доктор.
— Нэнси!
— Новый шприц, сестра. Благодарю.
— Нэнси! — Крик отца перекрывал окружающий шум.
— Присядьте, пожалуйста, миссис Камерон. Вы неважно выглядите.
Лицо Нэнси было неподвижно. Губы побелели. Ее знобило, и она чувствовала, что никогда не согреется.
— Нэнси! — Этот крик прозвучал намного глуше, когда Треворс воткнул иглу.
— Черт побери! Нэнси! — Голос отца все еще преследовал ее, когда она, спотыкаясь, брела по коридору. 18 января. Глория пришла к нему всего лишь через несколько часов после ее отъезда. Он посмеялся над ней, над ее отцом. Он сыграл с ней грязную, безумную шутку. Это было выше ее понимания.
— Куда ехать, миссис Камерон? — спросил шофер, возивший отца.
— Домой. — Там в одиночестве она будет зализывать свои раны.
Шофер хотел было спросить о мэре, но раздумал. По выражению лица миссис Камерон он решил, что мэр скончался. Автомобиль мчался по Тремонт-стрит. Газетные стенды уже пестрели заголовками о случившемся. Они подъезжали к зданию Стейт-хауса, куполообразная крыша которого тускло светилась бронзой. Слева простирался заброшенный участок общинной земли. На фоне зимнего неба темнели голые ветви деревьев. На булыжной мостовой Бикон-стрит автомобиль замедлил ход и не слеша выехал на площадь Лойзберга.