Цветущий сад
Шрифт:
— Было время, когда ты не мог выносить моего общества, — сказала Нэнси с ответной улыбкой. — Прошлый раз, когда я была в Молсворсе, ты всячески избегал меня как чумы.
— Тогда с тобой был твой невыносимый муж, — сухо ответил Вир.
— Моей бабушке он понравился. Она сказала, что мы можем оставаться в Молсворсе сколько захотим.
— Просто твоя бабушка была очень довольна тем, что муж ее внучки несколько лучше мужа ее дочери.
— Мои родственники по материнской линии ужасные снобы, — сказала Нэнси, пряча незаконченное письмо в несессер.
— Да, мы такие, — учтиво согласился Вир. — Мы истинные англичане.
Нэнси засмеялась:
— Жаль, что бабушка умерла так скоро после моего замужества. Молсворс произвел на Джека приятное впечатление. Он с удовольствием снова поехал бы туда.
— Даже при новом хозяине?
— Новый хозяин никогда не приглашал его, — Я вообще никого не приглашаю. Мне больше нравится затворнический образ жизни.
— Решил поиздеваться надо мной, — смеясь заметила Нэнси. — Хотелось бы получше узнать, что ты собой представляешь.
— Дорогая Нэнси! Я — открытая книга.
— Вот уж нет. И ты прекрасно знаешь это. Зачем ты пытался отречься от титула пэра?
Он откинулся назад в плетеном кресле. Закинув ногу на ногу, он повернул лицо к солнцу и закрыл глаза.
— Потому что я хотел заседать в палате общин, а не лордов. Я хотел быть избранным в парламент и представлять собой силу, с которой надо считаться.
— А разве Вир Уинтертон, герцог Мелдон в седьмом поколении, ничего собой не представляет?
— Нет, просто нуль.
Нэнси взглянула на него, слегка нахмурив брови. Она не слишком хорошо знала своего кузена. Несколько последних дней были, пожалуй, самым длительным периодом ее общения с ним. Когда она и Джек путешествовали во время медового месяца по Европе и посетили родовое гнездо ее матери, Вир был настроен очень враждебно. После смерти бабушки не стало повода посещать Молсворс, и в последующие приезды в Англию она всегда останавливалась в «Ритце». Вир всегда оставался для нее загадкой, что вызывало сожаление, поскольку он был весьма привлекательным.
После прибытия лайнера в Саутгемптон и после того, как она устроилась в своем обычном номере в «Ритце», ею овладело сентиментальное чувство, будто она совершала паломничество в Молсворс. Вир просил ее остаться, но Нэнси отказалась, поясняя, что прибыла в Англию всего на несколько дней проездом на Мадейру. Вир был в восторге и поделился своими планами. В конце недели он вместе с друзьями собирался отправиться на Канары на своей яхте «Рослин», предназначенной для дальних морских путешествий. Мадейра лежала на пути их следования. В течение короткого промежутка времени до отплытия, после того как Нэнси согласилась, большая компания приглашенных Виром друзей, включающая Фолкнеров, Каселсов, лорда и леди Данледин и лорда Класмара, стала редеть буквально с каждым днем. Каселсы приболели, Фолкнеров задержала предстоящая судебная тяжба, члена палаты лордов из числа газетных магнатов оторвали дела где-то в другом месте, а лорд и леди Данледин просто не явились. Вир ничуть не беспокоился по этому поводу. Команда «Рослин» была на месте, и яхта отплыла в назначенное время.
Глядя на то, как он сидел, подставив лицо солнцу, с легкой улыбкой на губах, Нэнси уже не сомневалась, что намеченная компания на борту «Рослин» была попросту выдумкой Вира. Не собирайся она на Мадейру, Вир никуда бы не поплыл, и если верны ее предположения, то он подготовился к путешествию довольно быстро. По-видимому, запасов продовольствия на яхте было вполне достаточно, поскольку нельзя было сказать, чтобы судно куда-то спешило.
После заснеженного Нью-Йорка, холодного и сырого Лондона ласково пригревало солнышко. Нэнси оправила свой жакет и подумала, закончит ли она когда-нибудь письмо Верити. Это была не очень-то приятная задача, и она с радостью отвлеклась от этих мыслей, когда Вир продолжил беседу.
— От чего ты бежишь, Нэнси? — лениво спросил он.
Это был его первый вопрос, касающийся ее личной жизни.
— Ни от чего, — ответила она без колебаний. — Я хочу провести последние несколько недель, глядя в лицо своей судьбе, а не убегая от нее.
Его серые глаза тепло смотрели на нее.
— В самом деле?
— Да, именно так.
— Жаль. Я надеялся, что ты больше мне доверяешь.
Нэнси не могла понять, шутит он или нет.
— О каком доверии ты говоришь? — спросила она осторожно.
Он пожал плечами:
— Почему ты путешествуешь одна? Почему глаза твои становятся такими грустными, когда ты думаешь, что никто не смотрит на тебя? И почему, по-твоему, я ни разу не упомянул имя Клариссы?
— Почему же?
— Потому что уже не помню, когда в последний раз видел ее.
— Извини.
— Не стоит извиняться. Сейчас она в Индии. А до этого была в Марокко.
И хотя говорил он об этом с легкостью, его губы сурово сжались. Вир был на год старше Нэнси и на три года старше Рамона. Он был высокого роста и очень элегантен. Его гладкие светлые волосы и безупречные усы напоминали аристократичного Дугласа Фэрбенкса, а манера держаться говорила о принадлежности к определенному социальному классу. Его самоуверенность явно контрастировала с чувственностью Рамона. При воспоминании о Рамоне Нэнси ощутила острую боль в сердце. Она не заглядывала в газеты с тех пор, как уехала из Бостона, опасаясь, что наткнется на его фотографию. Представлять, что он делал, с кем проводил время, было для нее невыносимой пыткой. Сотни раз Нэнси думала, правильно ли поступила, уехав на Мадейру, и приходила к одному и тому же ответу. Ни в Бостоне, ни в Вашингтоне она не смогла бы жить. Молсворс никогда не был ее домом, и даже гостеприимное приглашение Вира ничего не меняло. Перспектива поездки на Ривьеру вызывала у нее озноб. Ее коробила напускная веселость небольшого замкнутого общества на Кэп-Феррате и Кэп-Антибе. Нью-Йорк и Вашингтон гудят от сплетен. Все это не устраивало ее. Ей хотелось побыть в одиночестве..
Вир увидел, как в ее глазах отразилось страдание, а прекрасные полные губы сжались. Она явно не желала открыться ему. Он подумал, не связано ли ее угнетенное состояние с замужеством Верити, и небрежно заметил:
— Приятель из министерства иностранных дел просил меня поехать с ним в мае в Германию. Он хочет посетить Саар. В этом году референдум должен определить будущее этой области, и нам надо присмотреться и решить, что выгодно Великобритании. Почему бы тебе не поехать с нами?
— Нет, нет. — Нэнси невольно вздрогнула и плотнее запахнула жакет. Поездка в Германию — это конец ее надеждам сохранить спокойствие Верити в ее новом доме.
Вир внимательно наблюдал за ней и понял, что, несмотря на тревогу по поводу замужества дочери, не это истинная причина переживаний Нэнси, так явственно отразившихся в ее глазах всего несколько мгновений назад. Скорее всего здесь замешан мужчина, и ему надо было сразу догадаться об этом.
Он сжал ручки кресла, затем усилием воли заставил себя расслабиться и придать легкость и веселость голосу, рассказывая старые истории о своем пребывании в Германии.
Нэнси была первой женщиной, по которой он страдал в юности. Ему было тогда восемнадцать, и чувствовал он себя ужасно неловко. Ей же было семнадцать, и ее веселости хватало на весь Молсворс. Даже сейчас он помнил, как ненавидел самодовольного американца, ставшего ее мужем. При ней же у него отнимался язык. Только в своем воображении он мог сказать ей все, что хотел, и только в его воображении она отвечала ему. Он начал, заикаясь, рассказывать ей анекдот об отеле «Адлон» в Берлине. Память о его юношеских переживаниях была еще достаточно жива, и пламя желания вновь охватило его. Тогда он был. слишком глуп, неловок и не мог сказать ей что-либо внятное. Теперь он стал другим.