Цветущий сад
Шрифт:
— В день моего отъезда он вернулся домой из больницы. Я не слишком беспокоюсь о нем. Отец здоров как бык.
Улыбка тронула губы Зии.
— Да, он очень крепкий.
— Он просил передать вам привет.
— Спасибо.
Это было сказано с чувством искренней благодарности. При солнечном свете слегка проступила паутинка тонких морщин вокруг глаз и в уголках губ. Зия была уже немолода, но благодаря великолепной осанке и отсутствию морщин на шее и лице выглядела такой же красавицей, как и., в девятнадцать лет. Неожиданно Нэнси пожалела отцы, погнавшегося за молодостью и женившегося на Глории, тогда как та, которую он любил всю жизнь, была
— Вы ведь любите его? — спросила Нэнси.
— Да, — последовал простой ответ. — А ты, Нэнси? Ты любишь кого-нибудь?
Такой вопрос со стороны Зии был вполне естественным.
— Любила, — ответила Нэнси.
— Но не своего заносчивого сенатора?
— Нет. Однако все очень быстро кончилось.
Зия не стала выражать сочувствие. Она встречала многих мужчин, похожих на Джека Камерона. Прекрасно говорящих, очаровательных, честолюбивых мужчин, которые любили легко, но никогда не любили всем сердцем. Зия инстинктивно догадывалась, что Джек Камерон был недостоин любви, на которую была способна Нэнси. Очень давно она распознала в Нэнси нечто такое, что было заложено в ней самой. Теперь, глядя на нее, она не могла отделаться от дурного предчувствия. Если Нэнси способна на большую любовь, она способна и на безрассудство. Бостонское воспитание скрывало эту грань ее натуры, может быть, даже от нее самой. Поначалу Зия думала, что ее всегда безошибочное чутье дало осечку. Она следила на расстоянии за замужеством Нэнси, рождением Верити, ее поездками в Париж и Лондон, за тем, как она выполняла роль хозяйки на политических собраниях, за ее всегда тактичным и осторожным поведением. Безрассудство, если оно и присутствовало в Нэнси, тщательно скрывалось. Зия полагала, что, проявившись, оно не принесет столь трагических последствий, как ее собственное поведение.
— И поэтому ты приехала на Мадейру? — спросила она осторожно. — Чтобы все забыть?
Нэнси покачала головой:
— Нет. Забыть невозможно. Но мне хочется пожить немного для себя. По крайней мере с ним я поняла, что это, значит.
Зия сделал а большой глоток шампанского.
— Но жизнь для себя может повлиять на твое положение жены сенатора?
Нэнси усмехнулась уголками темных миндалевидных глаз:
— Могу представить, что из этого выйдет. Мне все равно. Последние семнадцать лет я делала для Джека все, что могла. Но этот год — мой.
— Из надежных источников мне известно, что у Джека очень хорошие шансы на выборах в 1936 году.
— Если только «Новый курс» Рузвельта потерпит крах, но думаю, этого не произойдет. Уверена, что он будет избран на второй срок.
— Разве твои предположения могут что-то изменить? Амбиции Джека остаются прежними.
— Пусть он продолжает свою предвыборную гонку, я не собираюсь приносить в жертву свою жизнь, помогая ему. — Нэнси задумчиво оперлась подбородком на руку. — Если бы я чувствовала, что Джек действительно может стать хорошим президентом, то, возможно, пренебрегла бы собой. Но я его жена и знаю, что он собой представляет, лучше его коллег и советников. Не думаю, что Джек сможет стать хорошим президентом. Он не обладает оригинальным мышлением, как Рузвельт. Он использует других людей — их мозги, их идеи. Он достаточно компетентен и может произвести хорошее впечатление. Но в президенты не годится. Он одаренный человек, но не думаю, что одаренности достаточно, чтобы занять место в Белом доме. Поэтому я не чувствую вины в том, что подорву его шансы. В конечном счете я настроена патриотически.
— А как Чипс? — весело спросила Зия. — Маловероятно, что он разделяет твое мнение.
— Нет, конечно. — Глаза Нэнси потемнели при воспоминании о разговоре с отцом в больничной палате. Усилием воли она заставила себя встряхнуться. — Но несмотря на то что он дорог мне, я не могу жить так, как ему хочется. Слишком долго я следовала его наставлениям.
— Хотелось бы мне встретиться с человеком, который так изменил тебя. От полного послушания до мятежа! Вероятно, это весьма примечательная личность.
— Да, он такой. Но ко всему прочему он еще и вероломный, беспринципный, бессовестный тип. — И тут Нэнси покраснела, вспомнив, кому она это говорит.
Глаза Зий заблестели.
— Дорогая Нэнси! Каждое твое слово делает его еще более неотразимым. — Она задумчиво повертела в руках хрустальный бокал. — Полагаю, твои благие намерения тверды. У меня есть новости, которые могут быть не совсем тебе приятны.
На какое-то мгновение Нэнси с ужасом подумала, что Зия догадалась, о ком идет речь.
— Среди вчерашних телеграмм была одна из Вашингтона, — сказала Зия.
Нэнси не отрываясь смотрела на нее.
— От Джека? — спросила она с недоверием.
Зия кивнула.
— Он приезжает один?
— Думаю, что да. Во всяком случае, номер заказан на одного. И еше номер для его секретарши.
Лицо Нэнси помрачнело.
— Беру назад свои слова о его умственных способностях, — сказала она со злостью. — Его нельзя назвать умным. Он непроходимый тупица и ужасный эгоист. — Нэнси резко вскочила, напугав этим Зию, и, поспешно чмокнув ее в щеку, быстро ушла. Глаза ее были полны слез ярости.
— Среди гостей отеля, — сказал Вир, элегантно опираясь об украшенные цветами перила балкона, — князь Николай Васильев, граф Запари и графиня, которой нет еще и семнадцати, король в изгнании, который кокетливо настаивает, чтобы к нему обращались как к мистеру Бленгейму, и обычная компания, что и на Парк-лейн. В общем, те же люди, те же сплетни…
— Но зато климат здесь совсем другой, — сказала Нэнси, расслабившись в шезлонге.
Он усмехнулся. После купания на его золотистых волосах блестели капельки воды.
— Ты настоящее дитя природы, не так ли? Готов спорить, что ты плавала даже в Хайяннисе.
— Каждый день, хотя в августе вода такая холодная, что ты сразу бы посинел.
— Русские не хотят купаться, — сказал Вир, кивнув в сторону эмигрантов, которые развалились в своих шезлонгах, укрывшись пледами, а их слуги в блестящих ливреях и белых перчатках стояли наготове в трех ярдах позади. — У супругов Запари разница в возрасте, наверное, лет в пятьдесят. Она еще совсем ребенок.
— Тогда она по крайней мере еще лет пять побудет графиней. Запари надоедают жены, когда их возраст переваливает за двадцать. Последней отвергнутой жене был двадцать один год.
— И что же сталось с ней потом?
— Она отправилась в Лондон и обольстила лорда Стадли, у которого еще не кончился медовый месяц. Затем бросила его, восстановив тем самым баланс в своих отношениях с мужчинами, и вышла замуж за какого-то эстрадного певца из Лос-Анджелеса.
Вир надел махровый халат на свое влажное после купания тело. У него были крепкие стройные ноги. Он закурил «Данхил», продолжая осматривать бассейн, сад и уходящую в бесконечность гладь сверкающего на солнце зеленовато-голубого водного простора.