Цветы Альбароссы
Шрифт:
Борис, как ребенок, всхлипнул, обмяк, дал увести себя от ступеней вокзала.
– Обоим нам нелегко, - говорил Григорий.
– Ну, подумаем, что можно сделать?
Они заснули, примиренные, прижавшись друг к другу.
Григория разбудил Борис незадолго до рассвета:
– Гриша...
Тот бесшумно поднялся, сел.
– Что-то изменилось, - сказал Борис.
– А что, не пойму.
Григорий минуту слушал.
– Перестало звенеть!
– сказал он.
– Правда, - согласился Борис.
– К чему это?..
Они
Рассвет не принес никаких изменений: слонялись двойники по поляне, боролись возле ступеней за нейтронный пульсатор, потом, примирившись, сгорбившись, шли через поле к ним. Борис скрипнул зубами.
Григорий, чтобы отвлечь товарища, начал было читать из русской старинной басни:
– Волк, думая залезть в овчарню, попал...
Но Борис глянул ему в глаза, и Григорий смолк: остроты не получилось. И сам он чувствовал, что фальшивит. Ему ли острить - Борис моложе его, весельчак в компаниях среди космонавтов, на Земле - рубаха-парень. Не его вина, что он попал в такую странную переделку. Здесь нужны психологи, физики, а Борис просто механик. Но если здоровый нормальный человек до такой степени скис, то все это очень плохо - Григорий смотрел на тупое, бессмысленное кружение двойников. Хуже не придумаешь.
Нечего было делать. Абсолютно нечего было делать. Это низводило людей до животного состояния. И это было ужасно. Человек будет человеком до той поры, пока находится в труде, в движении. Отними у него эту необходимость, он превратится в амебу, в скота.
Тяжело Борис поднялся с цветов - просто так, чтобы не глядеть на очередную возню у ступеней вокзала. Григорий поплелся за ним. На пути у Бориса встали морские валуны - никто из друзей не помнил, чьим воображением они здесь поставлены. Борис не стал обходить валуны.
– Сгинь!
– пнул ботинком один из них.
Камень исчез. Космонавты остановились. У обоих захватило дыхание: сон или конец кошмару?.. Борис медленно обернулся к Григорию. Тот глядел на место, где лежал первый камень. Там были цветы. Только цветы. Медленно Борис поднял ногу на второй камень:
– Рушь!
– Пнул, что было силы, ботинком.
Камень исчез.
– А-га-а!..
– заорал Борис, вкладывая в голос торжество и надежду. Уперся взглядом в ракету, стоявшую возле космовокзала: - Рушь!..
Ракета исчезла.
– Рушь!
– обернулся к клумбе цветущих флоксов.
Флоксы испарились, будто их не было. Борис захлебнулся в восторге. Тут же набрал в грудь как можно больше воздуха.
– Рушь!
– гаркнул на кособокий театр.
Театр беззвучно рухнул.
– Ру-ушь!
– вскинул кулаки Борис на здание космопорта.
Мраморный красавец дворец исчез. В блеске солнца на его месте встала натуральная их родная ракета.
– Бежим!
– крикнул Борис Григорию.
– Быстрей, тебе говорю!
– Сделал к ракете два-три гигантских шага. Тут же остановился: - Рушь!..
– крикнул свирепо многоквартирному дому.
Дом
– Ух ты!
– радостно вскрикнул Борис. И Григорию: - Шире шаг!
Возле ракеты обернулся и уничтожил все корабли, маячившие на горизонте. Оставил только аллею из тополей и бестолково кружившихся по полю двойников.
– Подъем!
– схватился за дверь подъемника.
В последний момент Григорий едва успел нагнуться, поднять единственный сорванный ими цветок.
– К чертям!
– говорил Борис, запуская моторы.
– Ни одной лишней минуты, иначе эти голубчики, - показал в иллюминатор на двойников, - полезут в ракету. Где их тут размещать?..
– В привычной обстановке юмор возвращался к нему.
– Старт!
– Но все же - как с ними быть?
– спросил Григорий.
– Пусть остаются. На память.
– И тополя?
– И тополя тоже!
Когда через час на прощальном витке космонавты пролетали над этим местом, внизу не было ни аллеи, ни призраков - синий спокойный луг.
– Еще одна загадка планеты, - сказал Григорий.
– Пусть ее разгадывают другие, - буркнул Борис.
– Не я...
Однако, отоспавшись, Борис почувствовал, что с вопросами ему одному не справиться. Вахта тянулась медленно, а число вопросов росло. Видя, что Григорий не спит, Борис постучался в его каюту.
Григорий лежал на кровати, и, хотя надо было писать отчет о событиях на Альбароссе, отчета он не писал - думал.
– Гриша, - спросил Борис, поняв, что минута для разговора удачная, сколько мы пробыли на планете?
Григорий пожал плечами, не понимая, зачем это нужно Борису.
– У меня тут расчет, - продолжал Борис.
– Очень простой: восемь часов облета и на планете двое суток по шестнадцать часов - тридцать два. Сколько всего?
– Сорок, - ответил Григорий.
– А нам на обследование планеты сколько было дано?
– Сорок часов...
– Прикинь - совпадение это или нет?..
– Что ты хочешь сказать?
– спросил Григорий.
– Кто-то знал на планете точно, сколько нам дано времени.
Григорий молчал. Борис присел к нему на кровать:
– Помнишь, мы говорили об экзамене?
– Помню.
– Ты и сейчас так думаешь?
– Может быть...
– Что значит "может быть"? Отвечай прямо.
– Я все время об этом думаю.
– И до чего дошел?
– Стенные вещи приходят в голову.
Борис с интересом ждал.
– Все, что мы... создали там - другого слова не подберу, - космовокзал, театр, - заговорил Григорий, - было создано мыслью. И разрушить его можно было только мыслью...
– Мы до этого не додумались...
– Не додумались, Борис.
– Надо было подфутболить камни сразу же, как они появились.
– Надо было, ты прав.
– А мы с маху ломились в стену...
– Глянуть со стороны - это варварство.
– Такое впечатление после себя и оставили.