Цветы для Элджернона
Шрифт:
– Почему Чарли не ходил в школу? Что с тобой стряслось, Чарли?
Все уставились на меня, а я на Алису – может, она ответит? Но она молчала. Что сказать и при этом никого не обидеть?
– Я… я просто так зашел…
Одна из девушек хихикнула – Франсина, о ней Алиса беспокоилась больше всех. К восемнадцати годам она ухитрилась родить троих, прежде чем ее родители настояли на гистерэктомии. Совсем не симпатичная – до Бернис ей было далеко, тем не менее она была легкой мишенью для десятков мужчин, покупавших ей какую-нибудь безделушку или билет в кино. Теперь она жила в общежитии, рекомендованном советом Уоррен-хауса,
– Наш Чарли стал большой шишкой, – хихикнула она.
– Хватит! – резко сказала Алиса. – Все свободны. Увидимся завтра в шесть.
Ученики вышли из класса. По тому, с какой яростью швыряла Алиса свои вещи в ящики стола, было видно, что она явно не в духе.
– Прости, – сказал я. – Сначала я ждал тебя внизу, а потом, думаю, дай-ка взгляну на свой класс, Альма-матер. Я хотел только посмотреть из-за двери и сам не понимаю, что толкнуло меня войти. Почему ты так рассердилась?
– Я совсем не рассердилась. Ни капли.
– Да что ты… Твоя обида непропорциональна случившемуся. Ты что-то скрываешь от меня.
– Ладно. Ты хочешь знать? Ты – другой. Ты изменился. Я говорю не о твоем коэффициенте интеллектуальности. Отношение к людям… ты просто другой человек…
– Ну, не надо так…
– Дай мне закончить! – Неприкрытая злоба в ее голосе заставила меня отшатнуться. – Да, да, именно так! Раньше в тебе было что-то… не знаю… тепло… доброта, ты всем нравился, и людям было хорошо с тобой. Теперь вместе с умом и знаниями в тебе появились другие черты, которые…
Я не вытерпел:
– А чего ты хотела? Неужели ты могла хоть на минуту представить, что я останусь ласковым щенком, который виляет хвостиком и лижет пнувший его ботинок? Конечно, я изменился, я начал узнавать себя. Я не обязан больше выслушивать ерунду, которую вбивали в меня всю жизнь.
– Многие люди относились к тебе достаточно хорошо.
– Интересно, откуда ты это знаешь? Послушай, даже лучшие из них жалели меня и этим возвышали себя в собственных глазах. Приходилось ли тебе замечать, что рядом с кретином кто угодно смотрится гением?
Сказав это, я тут же догадался, что Алиса поймет меня неправильно.
– Ты и меня причисляешь к этой категории?
– Не выворачивай мои слова наизнанку. Ты прекрасно знаешь…
– В некотором смысле ты прав. Рядом с тобой я выгляжу туповатой. После каждой нашей встречи у меня появляется чувство, что я – полная дура. Я вспоминаю свои слова, и вместо них в голову приходят замечательные, блестящие фразы, которые следовало бы произнести. Я просто убить себя готова!
– Так бывало с каждым.
– Понимаешь, мне хочется произвести на тебя впечатление. Совсем недавно я только посмеялась бы над такой мыслью, а сейчас потеряла всякую уверенность в себе. Прежде чем что-нибудь сказать или сделать, я ломаю голову – а стоит ли?
Я попробовал сменить тему разговора:
– Алиса, я пришел сюда вовсе не для того, чтобы спорить и пререкаться. Позволь проводить тебя. Мне обязательно нужно с кем-нибудь поговорить.
– Мне тоже. Но в последнее время разговоры с тобой даются мне все труднее. Моя роль в них сводится к тому, чтобы
Я слушал, и меня не оставляла мысль, что Алиса совершенно права. Я был слишком поглощен происходящим со мной и забыл о ней.
Но дороге домой она тихо плакала, а я молчал – мне нечего было сказать, и думал о том, как все повернулось на сто восемьдесят градусов. Она боится меня. Лед треснул, и полоса чистой воды между нами становится все шире. Поток разума уносит меня в открытое море. Общение со мной – пытка для Алисы. У нас не осталось ничего общего.
– У тебя серьезный вид, – сказала она, посмотрев наконец мне в глаза.
– Я задумался о нас с тобой.
– Не придавай моим словам слишком большого значения. Мне совсем не хотелось огорчать тебя, – она попробовала улыбнуться.
– Ты уже огорчила меня. Только я не знаю, что делать.
Когда мы подходили к дому Алисы, она вдруг сказала:
– Я не поеду с тобой на симпозиум. Сегодня утром я сказала об этом Немуру. Ты будешь занят – разговоры с важными людьми, всеобщее внимание… Я не хочу путаться под ногами…
– Алиса…
– …и что бы ты сейчас ни сказал, я буду чувствовать, что мешаю тебе. Если не возражаешь, я побуду немного в обществе своего разбитого тщеславия, спасибо тебе.
– Ты преувеличиваешь. Я уверен, если ты только…
– Ты знаешь? Ты уверен? – Она повернулась и пристально посмотрела на меня со ступенек подъезда. – Подумать только, каким ты стал непогрешимым! Не слишком ли вольно ты обращаешься с желаниями других? Тебе не дано понять, как я чувствую, что я чувствую, и почему!
Она открыла дверь в свою квартиру и дрожащим голосом произнесла:
– Когда ты вернешься, я буду здесь. А пока мы далеко друг от друга, давай обдумаем все получше.
В первый раз за много недель она не пригласила меня зайти. Я стоял у закрытой квартиры и медленно закипал. Мне хотелось кричать, колотить в дверь, выломать ее, поджечь дом. Но потом, по дороге домой, я начал понемногу успокаиваться. И почувствовал свободу.
Теперь я понимаю, что одновременно с движением разума вперед мельчали мои чувства к Алисе – от преклонения – к любви, к признательности и, наконец, к простой благодарности. Я цеплялся за нее из боязни потерять последнюю нить, связывающую меня с прошлым.