Цветы на чердаке
Шрифт:
Любви, если бы она пришла и постучалась ко мне в дверь, мне было бы достаточно.
И тот неизвестный автор, который пишет, что если у тебя есть слава, этого недостаточно; если у тебя есть богатство, этого все еще недостаточно; а если у тебя есть слава, богатство и также любовь, и этого по-прежнему недостаточно… бедный парень, мне было жалко его.
ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ
Крис стоял у окна, обеими руками раздвигая тяжелую ткань занавесей. Небо было свинцовым, дождь шел сплошной стеной. Все лампы в нашей комнате горели, и телевизор работал, как всегда. Крис хотел увидеть поезд, который проходил мимо, начиная с четырех утра. Можно было расслышать его печальный свисток перед рассветом и после, если вы уже проснулись. Можно было даже чуть-чугь разглядеть мелькнувший вдалеке и казавшийся просто игрушкой поезд.
Он был в своем мире, а я в своем. Сидя с Кэрри по-турецки на кровати, мы вырезали фотографии из одного из тех иллюстрированных журналов, которые принесла мама для моего развлечения, прежде чем покинуть нас так надолго. Я старательно вырезала каждую фотографию и наклеивала их в альбом. Я планировала мой воображаемый дом, где я когда-нибудь буду счастливо жить с высоким и сильным темноволосым мужем, который будет любить только меня, а не тысячи других на стороне.
Я уже обдумала всю свою жизнь: сперва карьера, а муж и дети тогда, когда я буду готова ретироваться и предоставить шанс кому-нибудь другому. И в моем воображаемом доме найдется место для чудной прозрачной изумрудной ванны, которая будет стоять на помосте. И я буду мокнуть в ней целые дни подряд, если только захочу, вся пропитанная кремами и бальзамами, и никто не будет стучаться и кричать из-за двери, чтобы я поторопилась! (У меня еще никогда не было случая как следует посидеть в ванне).
Из этой чудной изумрудной ванны я выйду, сладко благоухая парфюмерией, и кожа моя будет мягка, как шелк, и поры ее навсегда очистятся от этого затхлого запаха старого дерева и чердачной пыли, который, кажется, так въелся в нее вместе со всей этой древней нищетой, что мы, такие молодые, пахнем как старики.
— Крис, — сказала я, уставясь на его спину. — Почему нужно оставаться здесь столько времени, дожидаясь мамы или смерти старика? Ведь мы же сильные, может, нам удрать?
Он не сказал ни слова. Но я увидела, как его руки сильнее сжали края занавесей.
— Крис…
— Я не хочу говорить об этом! — вспылил он.
— Почему же ты стоишь там и дожидаешься поезда, если ты не думаешь, как отсюда выбраться?
— Я не дожидаюсь поезда! Я просто гляжу в окно и все! Он стоял, прижавшись лбом к стеклу, так что любой сосед, выглянув в окно, мог увидеть его.
— Крис, отойди от окна! Кто-нибудь увидит тебя.
— Ну и пусть видят, черт их побери.
Моим первым порывом было подбежать к нему, обнять и осыпать его лицо бесчисленными поцелуями, чтобы восполнить все, что он потерял, когда ушла мама. Я бы склонила его голову к себе на грудь и баюкала бы его, как она, и он стал бы снова бодрым, солнечным оптимистом, которому неведомы хмурые дни. Но я была достаточно мудра, чтобы понимать: даже если я проделаю все, что делала мама, это не будет иметь того эффекта. Никто не заменит ему её. Вся его вера, мечты и надежды воплотились в одной-единственной женщине — в маме.
Она исчезла уже больше двух месяцев назад! Понимала ли она, что один день жизни здесь, наверху, длиннее, чем месяц нормальной жизни? Волновалась ли она о нас, интересно ли ей было, как мы тут живем? Неужели она была уверена, что Крис всегда будет на её стороне, хотя она покинула нас без извинений, без причины, без объяснения? Неужели она действительно верила, что любовь, однажды приобретенная, не может быть уничтожена страхами и сомнениями, чтобы уже никогда-никогда не возродиться вновь?
— Кэти, — вдруг сказал Крис. — Куда бы ты поехала, если бы у тебя был выбор?
— На юг, — сказала я. — На теплый, солнечный пляж, где нежные волны и неглубоко, никакого прибоя в белых барашках, никаких огромных валов, перекатывающихся через скалы. Я хочу туда, где ветер вообще никогда не дует. Пусть мягкий и теплый бриз лишь ласкает мои волосы и щеки, пока я лежу на чистом белом песке и упиваюсь солнечным теплом
— Ну, — согласился он, присвистнув. — Ты нарисовала заманчивую картину. Только я бы не возражал против прибоя. Я бы не прочь заняться серфингом на волнах. Должно быть, это не хуже лыж.
Я отложила в сторону ножницы, журналы, пузырек с клеем и альбом, чтобы полностью сосредоточиться на Крисе. Он был лишен даже своего любимого спорта, да и многого другого. Запертый в этой комнате, он превращался в печального старца вопреки своим годам! Ах, как я хотела утешить его и не знала, как.
— Пожалуйста, Крис, отойди от окна.
— Оставь меня в покое! Мне чертовски это надоело! Не делай этого, не делай того! Не говори, пока не спросят, ешь эту чертову бурду каждый день, вечно она еле теплая и не вовремя, я думаю, она делает это специально, чтобы у нас не было вообще никаких удовольствий, даже от еды. Но я все время думаю об этих деньгах, ведь половина из них мамина и наша. И я говорю себе, неважно как, но ради этого стоит пойти на все! Этот старик не может жить вечно!
— Все деньги на свете не стоят потерянных дней нашей жизни, — вспылила на этот раз я. Он обернулся, лицо его покраснело.
— Боже, что за ад! Может быть ты и достигнешь чего-нибудь со своими талантами, но у меня впереди годы и годы учебы! Ты же знаешь, папа хотел, чтобы я был врачом, и поэтому я должен пройти сквозь огонь и воду, но получить диплом! А если мы убежим, я никогда не стану врачом, и ты это знаешь! Скажи-ка на милость, как я смогу заработать нам на жизнь, а ну, быстро, перечисли, кем я смогу работать, разве что посудомойкой, сезонным рабочим или поваренком, и все это вместо колледжа и медицинской школы? И я должен буду содержать тебя и близнецов, да и самого себя тоже
— готовая семейка, и это в шестнадцать-то лет!
Я просто раскалилась от возмущения. Значит, он не считает меня способной помочь ему!
— Я тоже могу работать! — огрызнулась я. — Вдвоем мы справимся. Крис, помнишь, когда мы голодали, ты принес мне четыре мертвых мышки, и ты сказал, что Бог дает людям сверхсилы и сверхвозможности во время великих испытаний? И я верю, что так оно и есть. Если мы удерем на свой страх и риск, так или иначе мы встанем на ноги, и ты будешь доктором. Я сделаю все, чтобы только увидеть, как это чертово звание напишут после твоей фамилии.
— Ну ты-то что можешь сделать? — он спросил это насмешливым и полным ненависти голосом. Прежде чем я смогла ответить, дверь позади нас отворилась, и показалась бабушка.
Она медлила на пороге, уставившись на Криса своим каменным взглядом. Но он, упрямый и неподатливый, не дал ей, как прежде, себя запугать. Он не двинулся со своего места у окна и даже наоборот отвернулся и снова стал смотреть на дождь.
— Мальчик, — её крик хлестнул Криса, как плеть. — Отойди от окна немедленно!