Цветы на чердаке
Шрифт:
Я ушла в спальню и села в кресло-качалку, баюкая серую мышку, которая, казалась, была на грани сердечного приступа, так бешено колотилось ее сердечко. Она задыхалась и хлопала веками. Когда я держала ее так и чувствовала как ее маленькое, теплое тельце борется за жизнь, я и вправду хотела, чтобы она жила и была для Кори другом.
Тут дверь открылась и вошла бабушка.
Никто из нас не был толком одет; фактически, на нас были только ночные рубахи и пижамы, которые больше открывали, чем скрывали. Наши ноги были босы, волосы растрепаны, лица не умыты.
Одно правило нарушено.
Кори низко склонился ко мне, пока бабушка прочесывала своим жандармским взглядом нашу комнату, в которой и правда царил жуткий беспорядок. Кровати не убраны, одежда разбросана по стульям, носки валяются где попало.
Два правила нарушены.
И Крис в ванной умывал Кэрри, помогал ей одеться и застегнуть розовый комбинезон.
Три правила нарушены.
Они оба вышли из ванной, волосы Кэрри были завязаны розовой лентой в аккуратный конский хвост.
Стоило Кэрри увидеть бабушку, как она замерла на месте. Ее голубые глаза расширились от внезапного испуга. Она обернулась и уцепилась за Криса. Он взял и отнес ее ко мне, опустив прямо мне на колени. Потом он подошел к столу и стал вынимать из продуктовой корзины то, что она принесла нам. Как только Крис приблизился, бабушка повернулась к нему спиной. Он игнорировал ее, быстро опустошая корзину.
— Кори, — сказал он, кивая в сторону туалета, — я поднимусь наверх и подыщу подходящую клетку, а ты, пока я хожу, оденься и умойся без помощи Кэти.
Бабушка оставалась в молчании. Я сидела в своей качалке и баюкала бедную больную мышку, а мои малыши поместились в одно кресло со мной, и мы все трое не спускали с нее глаз, покуда Кэрри не сдалась и не спряталась у меня за плечом. Она тряслась всем своим маленьким телом. Меня беспокоило больше всего то, что бабка не читает нам нотаций по поводу неубранных постелей и замусоренной комнаты, которую я всегда старалась содержать в чистоте и порядке, и почему она не бранит Криса за то, что он одевал Кэрри? Почему она только смотрит, все видит и ничего не говорит?
Крис спустился с чердака с клеткой и мотком проволоки. Он сказал, что надо слегка укрепить клетку.
Эти его слова заставили бабушку круто повернуть к нему голову. Затем ее безжизненные глаза обратились ко мне и уставились на бледно-голубую тряпку, которую я держала.
— Что ты держишь в руках, девочка? — задала она вопрос ледяным тоном.
— Раненую мышь, — ответила я также холодно.
— И вы намереваетесь держать эту мышь в качестве домашнего животного и посадить ее в клетку?
—Да, это так, — я осмелилась открыто неповиноваться, предоставляя ей делать все, что ей заблагорассудится. — У Кори никогда не было никакого зверька, а теперь есть.
Она поджала свои тонкие губы, а ее холодные безжизненные глаза переместились на Кори, который был уже готов разразиться слезами.
— Ну, ну, — сказала она. — Заведите мышь. Такое домашнее животное как раз подходит вам. — С этими словами она захлопнула дверь.
Крис принялся возиться с клеткой и проволокой, разговаривая за работой.
— Проволоки здесь хватит, чтобы как следует изолировать твоего Микки, Кори. Мы переплетем всю клетку проволокой еще раз, тогда твой зверек не сможет удрать.
Кори улыбнулся. Он взглянул украдкой, жив ли еще его Микки.
— Он голодный. Я знаю, его носик дергается.
Однако превратить этого чердачного мышонка в настоящего Микки оказалось равносильно подвигу. Во-первых, он не доверял нам, хотя мы и освободили его лапку из капкана. Он ненавидел свое тюремное заключение. Он кружил по клетке, неуклюжий, в бинтах и шинах, и искал выход. Кори крошил ему хлеб и сыр сквозь ячейки клетки, чтобы он ел и набирался сил. Но он игнорировал и сыр, и хлеб, а в конце концов забился как можно дальше, тревожно поблескивая испуганными черными бусинками глаз и дрожа всем телом, когда Кори открывал ржавую дверцу клетки и просовывал в нее миниатюрную супницу с водой. Затем Кори просунул в клетку руку и стал подталкивать к нему сыр.
— Хороший сыр, — настойчиво угощал он, подвинув кусочек хлеба поближе к дрожащему мышонку, чьи усики так и дергались. — Хороший хлеб. От него ты станешь сильным и здоровым.
Но только через две недели у Кори наконец был зверек, который слушался его и подходил на свист. Кори прятал самые лакомые кусочки в карманы своей рубашки, в надежде соблазнить ими Микки. Когда Кори надевал рубашку с двумя карманами на груди, то в одном из них у него был кусочек сыра, а в другом кусочек сэндвича с ореховым маслом и виноградным желе. А Микки колебался в нерешительности у Кори на плечах, носик его подергивался, усики беспокойно шевелились. И только в этот момент было видно, что наша мышь отнюдь не гурман, а просто обжора, который хочет съесть одновременно содержимое двух карманов. И когда он наконец решил с чего начать, то юркнул в карман с ореховым маслом, съел там все внутри, быстро-быстро взобрался снова к Кори на плечо, обежал вокруг шеи и вновь юркнул вниз, но уже в карман с сыром.
Самое смешное, что он никогда не бежал напрямик через грудь из кармана в карман, а всегда взбирался наверх и пробирался через шею, щекоча по дороге Кори все косточки. Его маленькая ножка срослась, но он никогда уже не ходил как следует и не мог бегать слишком быстро. Я думаю, эта мышка была настолько умна, что прятала сыр про запас, так как иногда, когда он держал кусочек сэндвича и деликатно откусывал, можно было заметить, что кусочек запачкан. И поверьте, ни одна мышь на свете не могла лучше Микки найти еду по запаху, где бы ни была она спрятана. По сути, Микки охотно покинул своих собратьев-мышей ради общества людей, которые кормили его на славу, играли и нянчились с ним, укладывали его спать, хотя надо сказать Кэрри, как это ни странно, терпеть не могла Микки.
Я думаю, объяснить это можно тем, что он так же был очарован ее кукольным домиком, как и она сама. Маленькие лесенки и холлы очень подходили под его рост, и однажды, оставшись без присмотра, он направился прямиком в кукольный дом. Он вскарабкался через окно и упал прямо на пол, и все фарфоровые куколки, так обдуманно расставленные, попадали направо и налево, а обеденный стол перевернулся, когда он захотел его попробовать.
Кэрри закричала на Кори:
— Твой Микки ест мое праздничное угощение! Забери его! Забери его из моей гостиной!