Цветы ненастья
Шрифт:
Противоречивые мысли пчелиным роем кружились в голове. Он гнал их, пытался расслабиться, забыться, не думать ни о чем.
– Вот ведь как она любит Его! Как она ждет Его! Какое наслаждение дает Он ей! Как она верна Ему! Не отдаст Он ее никому! Мне не отдаст!.. – на глаза навернулись слезы. Даже не заметил, что она уже проснулась и ласково смотрит на него:
– Дима! Димочка! Как хорошо было с тобой! Ты такой!.. Иди ко мне, любимый… - она обняла его и долго, чувственно целовала.
Вдруг забеспокоилась.
– Что с тобой? Ты плачешь? – у него по щекам стекала слеза. – Дима! Почему ты в одежде?
– Это не я был с тобой, Оля! Не я…
– Как не ты? Но ведь… - ее лицо потемнело, в глазах угас огонек.
– Анто-о-он! Опять?.. Ну почему ты меня не отпускаешь? – она с бурными горькими рыданиями уткнулась ему в плечо. – Я не могу больше, Дима! Он не подпускает тебя ко мне! Он не хочет, чтобы я любила!!!
– А ты, Оля? Ты хочешь любить?
Она горько плакала. Долго ничего не отвечала. Вдруг ему почудились тихие слова:
– Я уже люблю…
Он сжал ее в объятиях.
– Оля! Правда?
– Да, Дима! – она неожиданно успокоилась, вытерла слезы. – Только не будет нам счастья! Антон не даст…
– Да что нам Антон? Ведь мы любим?
– Любим!..
* * * * *
На следующий день Дима, Аня и Ольга, пробирались чуть заметной узкой тропой по густому лиственному лесу. Незаметно тропинка становилась шире и уже превращалась в небольшую лесную дорожку, петлявшую среди раскидистых деревьев и теряющуюся в высоких зарослях кустарников.
Где-то, далеко впереди, среди непроходимых болот и лесных озер, притаился загадочный скит святого старца Феодосия.
Долго шли, запинаясь о коренья, беспрестанно спотыкаясь и оступаясь. Крупные рыжие комары безжалостно впивались в непокрытые участки тела. Низкие ветви бесцеремонно задевали лицо, хватали шелестящими листьями одежду, упруго отскакивали, недовольно раскачиваясь вслед.
Насыщенный ароматами воздух невесомо окутывал опьяняющей поволокой, вязкими теплыми волнами проникал внутрь и слегка кружил голову. Заливистое пение птиц, далеко разносящийся перестук дятла, разлетающийся эхом одинокий голос кукушки, непрерывное гудение насекомых и легкое порхание пестрых пятнистых бабочек, создавало незабываемую сказочную атмосферу.
Сами не заметили, как вышли на широкую поляну. В центре находился большой бревенчатый сруб с миниатюрной башенкой наверху. Вокруг расположились всякие хозяйственные постройки, обнесенные невысоким забором. Чуть поодаль стояла часовенка, а на другой стороне поляны расположился длинный обеденный стол под навесом из хвойных лап.
Несколько десятков разнообразно одетых людей раскинулись в палатках возле лесной опушки. Они сидели и лежали на траве, жгли костры, готовили пищу. Некоторые молились возле часовни.
Среди пилигримов виднелись черными рясами монахи, внимательно слушая и ласково беседуя со страждущими. Вдалеке на разнотравье паслись распряженные лошади. Телеги с высоко поднятыми оглоблями стояли рядом. На них приезжали целыми семьями и привозили провизию для молящейся братии. Вокруг ярко светило солнце, звонко щебетали певчие птицы, множество пушистых белок и серых зайцев-русаков, никого не пугаясь, сновали между людьми, выпрашивая чего-нибудь вкусного.
Атмосфера была настолько доброй, живой, располагающей, на лицах светилось такое выражение радости и счастья, что казалось, в этом месте нет ни зла, ни страданий. Приветливые, одухотворенные взгляды, чистые непорочные мысли, глаза, в которых горела жизнь – все в этом месте было особенным. Даже дети здесь никогда не плакали, больные забывали о своих немощах, а великие грешники в блаженном упоении ощущали глубину искреннего покаяния.
Недалеко в лесу, прямо из-под земли, бил прозрачный холодный ключ. Превращался в журчащий хрустальный родник, потом в серебристый ручеек, бурливо несущий свои целебные очищающие воды далеко на север.
Дима и девушки приветливо поздоровались, присели возле одного из жарко пылающих костров, и стали с интересом слушать благочестивую духовную беседу.
– А он и не лечит никого, - рассказывал худощавый бородатый мужичок. – Посмотрит в глаза, прикоснется… Сами, говорит, в силах от своей хвори избавиться! Верой и молитвой! Кому-то пост рекомендует. А не будете верить, говорит, никакие лекарства и врачи не помогут!
– Да, да… - соглашалась благообразная старушка. – Сначала душа болеть начинает, а тело уж после. Раз болеешь – значит, неправильно живешь! Или обременяешь душу-то. Грехами!
– А я вот, бабушка, не пойму, грех – это что? – молодая женщина в цветастом сарафане с надеждой смотрела на знающую старушку.
– И-и, милая! Грех, он ить как дурман какой, как сладкий морок. Подкрадется незаметно, опьянит голову, обольстит мозг, тело истомой покроет, душу смутит, и не заметишь! Ну, а потом поздно уже… Согрешила.
– Так как же бороться–то с ним? Как не делать греха?
– В мысли его допускать нельзя! Гнать надо! Не будет у тебя помыслов греховных – не будет и греха!
– Ну, скажешь тоже, - мужичок недоверчиво глядел на бабку. – Вообще ни о чем не думать что ли?
– Не думать! О греховном не думать! – бабуля совсем даже не смутилась. Смотрела умными глазами. – Вот с мыслей все и начинается. Разовьешь ее в себе – сам не заметишь, а уже искусился. Оттого и скорби великие бывают. Захочет человек невозможного, недоступного – страдает. Недоволен чем-то, или кем-то, вовремя мысль свою не остановил – мается, мучается, до ненависти доходит.
Или бывает – так чужого возжелает, имущество, аль жену чью-то… Все, сам себя в искушение ввел!