Цветы полуночи: Фаворитка мятежного герцога (Версия 16+)
Шрифт:
Виктор всё-таки посмотрел на воспитанницу через плечо.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду… Лукреция ведь безобидная девушка, милорд. Угроза исходит от её супруга. А женщина на троне – это абсурд… ей придётся выйти замуж. За того, кто имеет право наследовать престол.
Виктор усмехнулся.
– Не новая мысль. Если король умрёт, слишком легко будет догадаться, кто виновен.
– А если кто-то другой захочет убить короля?
– Что ты имеешь в виду?
Мишель отошла к столу, и Виктор последовал за ней.
Она открыла ключом ящик стола и, достав оттуда плотный бархатный мешочек, вытряхнула на стол его содержимое – шкатулку из красного дерева с арабской вязью по краю. Достав ещё один ключ, отперла шкатулку и протянула Виктору сложенный вчетверо листок бумаги.
Виктор осторожно развернул письмо и прочитал. Усмехнулся и вернул его Мишель.
– Отличная подделка.
Мишель внимательно посмотрела на него.
– Это не подделка, милорд. Письмо настоящее.
– Не слишком верится, что мой горе-братец способен на подобное, но… Не важно. Думаю, есть люди, которые не захотели бы прочесть это письмо – правда в нём или ложь. Осталось устроить так, чтобы письмо попало в нужные руки.
– Анна, милорд. Любовница короля.
Виктор хмыкнул и, отложив письмо, вернулся к окну.
– Анна Бомон… Думаешь, она настолько ненавидит короля?
– Думаю, вы сумеете её уговорить.
Глава 2. Сожжённое письмо
Анна сидела в парке, глядя на берег пруда, и потягивала чай из нового сервиза, привезённого накануне из далёкой восточной империи и подаренного ей королём. Подаренного, чтобы загладить вину, как понимала это Анна. Потому как монарх уезжал со своей новой супругой на южное побережье, чтобы в сравнительном тепле любоваться красотами природы – и размножаться. Будто бы Генрих в самом деле верил, что может обзавестись наследником.
Анна не ревновала. Ну, разве что, чуть-чуть. В отличие от монарха она не могла позволить себе ни женщин, ни мужчин – вообще ничего, что заставило бы Генриха усомниться в своей исключительности. Она выучила этот урок хорошо после того, как Генрих обвинил в колдовстве несчастного цветочника, которому вздумалось подарить Анне тюльпан.
Теперь, по крайней мере, Анна точно знала, как ей избавиться от нежелательного человека – достаточно было бы оказать ему совсем небольшое внимание – и тот был бы обречён.
Анна не знала, радует ли её такая власть. Она сама видела, как загораются глаза короля, когда тот смотрит на неё. Генрих становился безумным, и поначалу это безумие пугало – но затем Анна привыкла, стала видеть в нём своеобразный комплимент самой себе.
Она знала простые правила, позволявшие управлять королём, и не нарушала их без надобности, потому была полностью уверена в том, что судьба её сложится просто прекрасно. До тех пор, пока во дворце не заговорили о Лукреции.
Но ни Лукреция, ни король не занимали её мысли в послеполуденный час, когда она сидела в одиночестве на берегу пруда.
Так же, как и неделю назад, Анна думала о брате короля, которого видела единственный раз в жизни, но запомнила так отчётливо, будто тот выражал ей почтение каждое утро.
Анна догадывалась, что это внезапное и бесперспективное любопытство не доведёт её до добра, но была уверена, что расплачиваться придётся Виктору, но никак не ей самой.
И потому, когда из тени шпалерника появилась смутная тень в плаще с гербом герцогства Корнуольского, она не чувствовала беспокойства – только смутное удовлетворение от того, что её мысли обретают плоть.
– Ваша светлость, – появившийся юноша глубоко поклонился.
Анна внимательно рассматривала его, и не думая отвечать на приветствие.
У Мишель – а это была она – были рыжие волосы, достигавшие плеч, которые никому не позволили бы догадаться о её знатном происхождении. Как и сама Анна, она не носила парика, и так же, как Анна, обладала бледно-голубыми, свойственными коренным жителям Кариона глазами. Она была так же невысока ростом, но держалась гордо, и чем больше Анна находила в ней сходства с собой, тем большую неприязнь испытывала к незнакомцу.
– Я не принимаю после трёх, – сказала баронесса сухо. Это было правдой. Анну часто тревожили с вопросами, которые следовало задать самому королю, но которые Генрих вряд ли стал бы выслушивать от чужих людей. Анна считала разумным уделять часть дня общению с этими людьми, не испытывавшими ни грана симпатии к ней лично, но изо всех сил старавшимися изобразить его на своих алчных лицах. И всё же после трёх она не принимала, потому как общение с несимпатичными ей людьми после обеда плохо сказывалось на её пищеварении.
– Как жаль, миледи… Мой герцог рассчитывал, что вы сделаете для него исключение.
– Герцог Корнуольский? – Анна прищурилась. – Вот уж не думала, что у него могут быть ко мне дела. Не так давно мне показалось, что он предпочитает решать свои проблемы лично с монархом.
– Мой герцог предпочитает решать свои проблемы без участия монарха. А вот с вами он бы их с радостью обсудил.
Анна поднесла к губам чашку, с удовольствием наблюдая, как гость дёргается и с опаской поглядывает на аллею, откуда, как оба они понимали, за Анной наблюдали люди короля.
– Что же это могут быть за проблемы, ради которых ваш герцог позволил себе рискнуть своим и моим здоровьем?
Мишель рывком вытащила из-за пояса письмо в конверте, запечатанном незнакомой печатью. Рассмотрев и запомнив красовавшийся на ней знак – орла, с открытым в крике клювом – она сломала печать и пробежалась глазами по письму. Виктор, герцог Корнуольский, приглашал Анну на торжество в честь окончания зимы.
Подняла брови и посмотрела на Мишель.
– Вы в своём уме?
– Ваши предположения оскорбительны, – Мишель, впрочем, ничуть не оскорбилась и даже усмехнулась в ответ.