Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
С утра пришел Хань Даого, чтобы в знак благодарности преподнести Симэню жбан цзиньхуаского вина, особым образом поджаренного гуся, пару свиных ножек, четырех уток и четырех пузанков. На визитной карточке было написано: «От Почтенного ученика Хань Даого с нижайшим поклоном». Хозяина не было дома, и Шутун не решился принять подарки. Коробки с коромыслом оставили до его прибытия. Увидев подношения, Симэнь велел Циньтуну вызвать из лавки Ханя.
– Что это значит?! – спрашивал он. – Для чего ты покупал подарки? Не могу я их принять.
– Я вам так обязан, батюшка, – говорил, кланяясь, Хань Даого. – Вы за меня вступились, столько мне сделали, что мне никогда не отблагодарить вас сполна. Какие это подарки?! Лишь ничтожный знак моей вам преданности. Умоляю вас, батюшка, не побрезгуйте, возьмите хоть ради смеху.
– Да не могу я! – возражал Симэнь. – Ты же у меня в приказчиках. Мы как одна семья. Как же я могу принимать от тебя подарки? Нет, забирай, пожалуйста, обратно.
Встревоженный Хань Даого долго еще упрашивал Симэня. Тот, наконец, согласился взять вино и гуся, а остальное наказал слуге отнести домой к Ханю.
– Пошли приглашения дяде Ину и дяде Се, – велел он Шутуну и обратился к Хань Даого: – После обеда пусть Лайбао посидит в лавке, а ты приходи.
– Вы отказались от моих подношений, а теперь хотите, чтобы я еще причинил вам лишние хлопоты?! – заметил Хань Даого и, поблагодарив за приглашение, удалился.
Симэнь Цин купил всевозможных закусок, и после обеда в крытой галерее близ Зимородкового павильона был накрыт квадратный стол.
Первыми прибыли Ин Боцзюэ и Се Сида.
– Приказчик Хань был так любезен, что преподнес мне подарки – говорил им Симэнь. – Я наотрез отказался принять, но он так меня упрашивал, что пришлось взять гуся и вино. Неловко, думаю, одному лакомиться, вот и пригласил вас с ним за компанию.
– Он со мной насчет этих подарков советовался, – подхватил Ин Боцзюэ. – Неужели, говорю, хозяину в диковинку твои подарки? И нечего, говорю, тебе зря хлопотать. Все равно не примет. Ну, и каков же результат? Прав я оказался. Я, можно сказать, брат, к тебе в самое что ни на есть нутро пролез!
После чаю они сели за двойную шестерку, а через некоторое время пришел и Хань Даого. После приветствий сели за стол. На почетных местах сидели Ин Боцзюэ и Се Сида, место хозяина занимал Симэнь, а сбоку пристроился Хань Даого.
Появились подносы и блюда, и вскоре стол был заставлен разнообразными деликатесами. Не успели их распробовать, как принесли два огромных блюда – гуся с лапшой и целую груду печеных на пару масляных пирожков. Лайаню было велено подогреть в медном кувшине цзиньхуаское вино, Шутуну – обслуживать гостей, а Хуатуну – подавать кушанья. Шутун наполнил чарки.
– Ступай попроси у матушки Старшей крабов, – сказал ему Ин Боцзюэ. – Скажи, дяде Ину, мол, захотелось полакомиться.
– О каких крабах ты говоришь, пес дурной? – прервал его Симэнь. – Может, о двух пакетах от командира военного поселения господина Сюя? Так должен тебе сказать: их мои жены доели. А ту малость, что осталась, засолили. – Симэнь обернулся к Хуатуну: – Иди соленых крабов принеси. Жены у меня сегодня в гостях, у супруги шурина У Старшего пируют.
Вскоре Хуатун принес два блюда соленых крабов. Ин Боцзюэ и Се Сида с такой жадностью на них набросились, что немного погодя оба блюда заблестели, как начищенные. Шутун снова наполнил чарки.
– Ты же знаешь, что дядя Ин под сухую пить не может, – сказал ему Ин Боцзюэ. – Хвалился, южные напевы знаешь. Хоть бы разок послушать. Ну-ка, спой, я и выпью чарку.
Только Шутун хлопнул в ладоши и запел, как его перебил Ин Боцзюэ:
– Нет, так не пойдет. Взялся дракона играть, будь добр, прими драконье обличье. Ступай подкрасься, подрумянься, нарядись барышней, тогда и пой.
Шутун обернулся в сторону Симэня, ожидая, что он скажет.
– Ах ты, сукин сын! – в шутку заругал Ина хозяин. – Ишь, совратитель нашелся! – Он взглянул на Шутуна и распорядился: – Раз ему так хочется, пойди попроси Дайаня, пусть принесет платье. Наряжайся и выходи.
Дайань направился первым делом к Цзиньлянь, но Чуньмэй ничего ему не дала. Тогда он прошел в дальние покои и выпросил у горничной Юйсяо четыре серебряных шпильки, большой гребень, подвески, золотые с поддельными изумрудами сережки, ярко-красную кофту с застежкой и зеленую юбку на подкладке с лилово-золотистой бахромой по подолу. Юйсяо дала ему немного пудры и румян.
Шутун нарядился в кабинете и вышел к гостям. Одет он был с большим вкусом и изяществом. Настоящая барышня! Шутун с поклоном поднес Ин Боцзюэ первую чарку, встал рядом и запел на мотив «Яшмового ненюфара»:
Качаясь, плывут красноватые листья, В бутонах еще ароматная слива. Кто вновь подведет мои брови красиво, От снов обветшалых мне душу очистит? Мне больше не слать тебе длинные письма, Меж нами бескрайние горы-потоки, Свиданий несбыточных кончились сроки, Исписана тушь и обломаны кисти.Боцзюэ был в восторге.
– Нет, не зря ты, брат, его поишь-кормишь! – говорил он. – Какой голос, а! Как есть свирель! Сколько мне на своем веку певиц приходилось встречать, но без преувеличения могу сказать: такого сочного и сильного голоса не доводилось слышать. Тебе, брат, счастье привалило: этакий молодец рядом, всегда, что называется, под боком.
Симэнь Цин засмеялся.
– Что смеешься? Я серьезно говорю, – продолжал Ин Боцзюэ. – Такого малого ценить надо, выделять. Словом, подходить к нему по-особенному. Не зря ж почтенный господин Ли его тебе удружил. Высокую честь оказал!
– Разумеется, – поддержал его Симэнь. – Шутун у меня всеми делами в кабинете ведает. Когда меня нет, он и подношения принимает, и письма рассылает. Ему с зятем все доверяется. Но зять больше в лавке сидит.
Ин Боцзюэ осушил чарку и наполнил вином сразу две.