Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

Автор неизвестен

– А этот актер откуда? – поинтересовался Ань Чэнь, заметив наряженного барышней Шутуна.

– Это мой слуга Шутун, – отвечал Симэнь.

Ань Чэнь позвал Шутуна и поднес ему чарку.

– Первый раз вижу такого красавца! – воскликнул академик.

Лауреат подозвал остальных актеров и угостил их вином.

– А напев «Представленный государю» знаете? – спросил он. – Вот этот: «Меж цветов, под ивой, у стрехи…»?

Гоу Цзысяо согласился исполнить и, хлопнув в ладоши, начал:

Меж цветов под ивой у стрехи – Девичьих волос пьянят шелка, А в межгорье в полостях реки – Лишь восточный ветер и тоска. Конь разрежет воздух пополам, Позабыв о стойбище родном. Ряска спит, покорная волнам, Кулики — в камыш, лещи — на дно. Затуманила забвения роса Дом и мать, и ивы волоса…

Хором запели:

Вон Лоян – за дальнею горой [7]! Там дворец Небесно Золотой!

Певцы умолкли, пирующие осушили чарки, и снова полилась песня:

Десять лет над книгами корпел Изучал обряды, этикет, Хладнокровный ум напрячь хотел – Чтоб с почетом выйти в высший свет, Собралось пятьсот героев в срок — Всей страны блистательная гроздь, Чтоб пером оспаривать порог Богоизбранности, высший пост. Пращуров напутствия прошу В ревностных мечтах – столицы шум! Хором подхватили припев. Вон Лоян – за дальнею горой! Там дворец Небесно Золотой!

– А из «Записок о нефритовом браслете» помнишь? – спросил Гоу Цзысяо академик Ань. – Вот это: «Милостей щедрых сполна я вкусил…».

– Помню. Это на мотив вступления к «Подведенным бровям», – ответил Гоу Цзысяо и запел:

Милостей щедрых сполна я вкусил, Милых родителей вновь навестил. Рады они, и для жизни спокойной Я награжден был невестой достойной. Вот предвкушаю я сладостный миг, Страсти живительной чистый родник. Фениксов пара, – порхаем беспечно – Светлое чудо любви бесконечно.

Хором подхватили:

Рок наградил за былые труды, Праведной жизни поспели плоды.

Шутун наполнил чарки, хлопнул в ладоши и запел:

Девушкой нежной ждала я свой час, Девичьей воли невольно стыдясь, Мать и отец меня холили нежно, Я от души им служила прилежно. Их не забудут заботы детей До истеченья отмеренных дней. Вышла я замуж, и нрав мой послушный Мужу во славу, надеюсь, послужит.

Пение Шутуна привело академика Аня в полный восторг. Будучи жителем Ханчжоу, он, следует сказать, питал к мальчикам особое расположение, а потому привлек Шутуна за руку поближе к себе и выпил вино прямо из его уст.

Вскоре гости и хозяин были навеселе, и Симэнь, сопроводив ученых в прогулке по саду, завернул на крытую галерею, где их ждали шашки. Хозяин распорядился накрыть два стола. Появились самые разнообразные яства, изысканные фрукты и плоды.

– Мы у вас в гостях впервые, – говорил Цай Юнь, – и неудобно было бы вам надоедать сверх меры в столь поздний час. Так что разрешите откланяться.

– Но как же можно! – запротестовал Симэнь. – Вы собираетесь на корабль, господа?

– Думаем остановиться за городом в буддийском монастыре Вечного блаженства, – ответил Цай.

– Так поздно за город? – удивился Симэнь. – Нет, к взаимному удовольствию, оставьте лучше при себе двоих слуг, а остальные пусть зайдут за вами завтра.

– Глубоко тронуты вашим гостеприимством, сударь, – отвечал лауреат Цай, – но мы опасаемся, как бы не причинить вам излишние хлопоты.

Гости велели слугам пойти на ночлег в монастырь, а на другой день с утра привести коней. Слуги ушли, но не о том пойдет речь.

Пока на крытой галерее играли в шашки, актеры исполнили два действия. Было поздно, и Симэнь, наградив актеров, отпустил их домой. Теперь с гостями остался один Шутун.

Настало время зажигать фонари, и гости вышли переодеться. Лауреат Цай отозвал Симэня в сторону и сказал:

– Ваш ученик порядком поиздержался в этой поездке к родителям…

– Какой может быть разговор, мой учитель! – перебил его Симэнь. – Прошу вас не волноваться на этот счет. Слово Юньфэна для меня закон.

Хозяин повел гостей полюбоваться еще одним уголком сада. Они обогнули стену и очутились в уединенном гроте Весны, откуда проследовали в Снежную пещеру. Там ярко горели светильники. На маленьком столике их ожидали сладости, закуски и вино. Стояли кушетки и кресла, рядом с которыми лежали книги и музыкальные инструменты. Они снова выпили по чарке, а Шутун услаждал их пением.

– «Заалели персики Пэнлая» знаешь? – спросил, обращаясь к Шутуну, лауреат Цай.

– На мотив «Луна над узорным павильоном»? – спросил слуга. – Да, помню.

– Тогда спой, пожалуйста, – попросил Цай.

Шутун наполнил чарки, настроился на южный напев и, хлопнув в ладоши, начал:

Персики бессмертия на острове-горе Солнцами, поверьте мне, алеют на заре. Царственными ивами тенисты небеса, Посвистами иволги любимых голоса. Блеском неожиданным гора Пэнлай горит, Пищей небожителей мифический нефрит. Девица бессмертная на лотосах ступней, Подарить ей зеркало и отразиться с ней.