Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Монахиня Ван продолжала:
О будде Шакьямуни услышали речь.
Хотим услышать о тех днях, когда бодхисаттва Гуаньинь совершенствовалась в вере и как после этого произошло Украшение [24]; прошла через тысячи перерождений и затем обрела Небесный путь [25].
Монахиня Сюэ вновь запела:
То Чжуан Яня третья дочь [26]– Принцесса прелести, добра [27], Что из дворца бежала прочь, Ей дом – Душистая гора [28]. Там в созерцании [29]спасенья Искала, жертвы возносила, И в пятьдесят три превращенья [30] Достигла будды [31]. Мудрость, сила Святой Гуаньшиинь [32]у ней, От бед спасающей людей.Монахиня Ван продолжала:
Бодхисаттвы Гуаньинь услышали учение.
В былые дни явился Шестой патриарх – учитель чань [33]. Он передал светильник будды, своим ученьем изменил веру Западных краев и вернулся на Восток. Не основал он письменного учения [34]. Каким был его тяжкий подвиг? Хотим слышать слово о нем.
Монахиня Сюэ опять запела:
Наставник в дхарме [35], патриарх Шестой, Ты девять лет лицом к стене постой, Тебя опутает тростник густой, Врастет в колени – боль не вырвет стон, Столь крепко сосредоточенье! [36] Хоть мучил тигр, хлестал хвостом дракон [37], Но лишь усовершенствовавшись, он Восстал, сломавши стебли башмаком, И в путь, священной миссией влеком, Отправился нести ученье [38]. И лишь тогда был в будде воплощен [39], И к милосердью высших приобщен. Обет великий Вайрочаны [40] В молитвах славим неустанно!Монахиня Ван продолжала:
Шестой патриарх, передавший учения светоч, услышали слово о нем.
Смею спросить о былых днях, когда жил отшельник Пан [41], что бросил дом и в нищенской ладье отчалил в море, и тем достиг прямого воздаяния [42].
Монахиня Сюэ запела:
Жил Пан Юнь – мирянин в вере [43], Распознавший мудрость сущую [44], Сделал вклад он в жизнь грядущую: Горемыкам в полной мере Помогал своим добром, Жить ушел в сарай [45], постился… И достигнув просветления, Поднялся на плот учения, С женами, детьми простился И навек оставил дом. Что случилось с ним потом? Высшей он достиг ступени [46]– Он теперь хранитель-гений Монастырского закона. Разве путь его исконно Не прекрасен и ученье Не достойно восхищенья? [47]Юэнян вся обратилась в слух, когда в залу вбежал запыхавшийся Пинъань.
– Его сиятельство цензор Сун прислал двух гонцов и слугу с подарками, – выпалил он.
Юэнян переполошилась.
– Батюшка пирует у господина Ся, – говорила она. – Кто же примет подарки?
Пока они суетились, вошел Дайань с узлом под мышкой.
– Не волнуйтесь! – успокаивал он хозяйку. – Я возьму визитную карточку и сейчас же отвезу батюшке. А зятюшка пусть угостит пока слугу.
Дайань оставил узел, взял визитную карточку и вихрем помчался прямо к надзирателю Ся.
– Его сиятельство цензор Сун прислал подарки, – докладывал он Симэню.
Симэнь взял визитную карточку. На ней значилось: «Свиная туша, два кувшина златого вина, четыре пачки писчей бумаги и собрание сочинений. От Сун Цяоняня с нижайшим поклоном».
– Ступай домой, – распорядился хозяин. – Скажи Шутуну, чтобы выписал на визитной карточке мое звание и чин, все как полагается. Слуге дайте три ляна серебром и два платка, а принесшим подарки по пять цяней каждому.
Дайань поскакал домой. Где он только не искал Шутуна, того и след простыл. Слуга бегал взад-вперед. Чэнь Цзинцзи тоже не показывался. Дайань велел приказчику Фу угощать слугу, а сам бросился в дальние покои за серебром и платками. Пришлось ему самому запечатывать на прилавке подношения. Приказчик Фу надписал все три конверта.
– Не знаешь, куда девался Шутун? – спросил Дайань привратника.
– Пока зять Чэнь был дома, и он тут ходил, – отвечал Пинъань.– А как зять за деньгами отправился, так и он исчез куда-то.
– А, дело ясное! – махнул рукой Дайань. – Наверняка за девками увивается.
Во время этой горячки верхом на осле подъехали Чэнь Цзинцзи и Шутун. Дайань обрушился на последнего с бранью:
– Человек ждет, деревенщина ты проклятый! Давай, пиши скорей визитную карточку! Только и норовит из дома улизнуть! Раз батюшки нет, значит, тебе можно по девкам бегать, да? Кто тебя с зятем посылал?! Самовольно убежал! Погоди, я про тебя батюшке все скажу!
– Ну и говори! – отозвался Шутун. – Я тебя не боюсь! А не скажешь, стало быть, сам меня испугался. Так и знай!
– Ишь ты, сукин сын! – заругался Дайань. – Еще зудит, щенок!
Дайань бросился на Шутуна, и завязалась свалка. Дайань плюнул Шутуну прямо в лицо и отошел.
– Мне за батюшкой пора, а вернусь, я с тобой, потаскуха, разделаюсь! – сказал он и вскочил на коня.
Юэнян между тем угостила монахинь чаем и продолжала слушать их буддийские песнопения и жития. Цзиньлянь не сиделось на месте. Она потянула было за рукав Юйлоу, но та сидела как ни в чем не бывало. Потом обернулась к Пинъэр, но та тоже опасалась замечания хозяйки.
– Сестрица Ли! – не выдержала, наконец, Юэнян. – Видишь, она зовет тебя. Ступайте! А то она себе места не находит.
Пинъэр с Цзиньлянь ушли.
– Ну, вот, убрали репу, и сразу просторнее стало, – глядя вслед Цзиньлянь, говорила Юэнян. – Хорошо, что ушла, а то сидит, как на шипах. Не ей Учению внимать!
Цзиньлянь повела Пинъэр прямо к внутренним воротам.
– До чего же наша Старшая любит эти вещи! – говорила она. – Покойника вроде в доме пока нет, так к чему монахинь звать?! Не понимаю! Надоели мне их песни. Затянут одно и то же! Пойдем лучше посмотрим, чем наша падчерица занимается.
Они миновали парадную залу. Во флигеле горел свет. Дочь Симэня бранила Цзинцзи из-за какого-то серебра. Цзиньлянь пробралась под окно и стукнула.
– Там буддийские проповеди читают, а они глотку дерут, – сказала она.
Вышел Чэнь Цзинцзи.
– А, это вы! – завидев женщин, протянул он. – Чуть было не обругал под горячую-то руку. Заходите, прошу вас!
– Ишь, какой храбрый! – оборвала его Цзиньлянь. – А ну, попробуй!
Они вошли в комнату. Падчерица сидела у лампы и мастерила туфельки.
– Туфли шьет в такую духоту! – говорила Цзиньлянь. – Бросай, поздно уж! Чего это вы тут раскричались, а?
– Да как же! – начал Цзинцзи. – Меня батюшка за город послал, долг вытребовать. А она три цяня дала. Крапленый золотом платок, говорит, мне купишь. Сунулся я в рукав – нет серебра. Так без платка и воротился. Тут она и напустилась. На девок, говорит, истратил. Давай ругаться. Никакие мои клятвы слушать не хочет. И что же? Служанка стала подметать пол и нашла серебро. Так она серебро спрятала, а меня заставляет завтра платок привезти. Вот и посудите матушки, кто же виноват.