Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Чего это вы смеетесь, а? – спросила их хозяйка.
– Сестра лян серебра хозяину в шашки проиграла. Завтра угощать будет и вас приглашает, – пояснила Юйлоу.
Юэнян в знак одобрения улыбнулась.
Цзиньлянь же, едва обменявшись коротким взглядом с Юэнян, пошла к Симэню. Чтобы им резвиться, как рыбки в воде, она наказала Чуньмэй зажечь в спальне благовонные свечи и нагреть ванну.
Послушай, дорогой читатель! Хотя старшей женою и была У Юэнян, из-за постоянных недомоганий она в хозяйство не вникала: только принимала и посылала подарки да наносила визиты и делала выезды. Все приходы и расходы вела бывшая певица Ли Цзяоэр. Замужними служанками распоряжалась Сунь Сюээ. На ее же плечах лежала и кухня – обязанность накормить и напоить каждого. Остается, скажем, Симэнь у какой жены, так вино, закуски ли, кипяток или воду – обо всем для них должна была заботиться Сюээ. Словом, горничные только готовое носили, но не о том пойдет речь.
Вечером Симэня угощала Цзиньлянь. Приняв ванну, они легли. На другой день, как и надо было ожидать, у хозяина появилась новая забота: он пообещал Цзиньлянь купить на монастырском рынке жемчугу в ободок.
Проснулся Симэнь рано и, едва поднявшись с постели, велел Чуньмэй распорядиться на кухне, чтобы испекли лотосовых лепешек [2]и приготовили навару из маринованной рыбы. Однако горничная даже не шевельнулась.
– Не посылай ты ее, – сказала Цзиньлянь, – а то и так говорят, вроде я ей волю дала, тебя с ней свела, будто мы с ней вместе хозяину голову вскружили. И без того нас на все лады поносят и позорят, а ты ее на кухню посылаешь.
– Скажи, кто так говорит? Кто вас позорит? – спросил Симэнь.
– Как я тебе скажу, когда тут у каждого таза и кувшина отросли уши! Оставь ее в покое, прошу тебя. Вон Цюцзюй пошли.
Симэнь позвал Цюцзюй, наказал что нужно, и отправил на кухню к Сюээ.
Цзиньлянь давным-давно разобрала стол. Прошло уже столько времени, что можно было два раза пообедать, а завтрак все не несли. Симэнь метал громы и молнии. Тогда Цзиньлянь кликнула Чуньмэй:
– Ступай погляди, куда провалилась Цюцзюй, рабское отродье. Приросла она там, что ли?
Чуньмэй стало не по себе. Со злостью пошла она на кухню. Цюцзюй ждала завтрак.
– Сластена проклятая! – заругалась Чуньмэй. – Погоди, госпожа с тебя штаны спустит. Чего ты тут делаешь? Хозяин из себя выходит – ждет не дождется, пора на рынок ехать. Меня за тобой послал.
Не услышь этого Сунь Сюээ, все бы шло своим чередом, а тут так все в ней и закипело.
– Явилась, распутница! – заругалась она. – Как мусульманину молитва – вынь да положь [3]. Небось, котлы из железа куют – на всякое блюдо время требуется. Кашу сварила – не едят. Теперь, извольте, новая затея пришла – лепешки стряпай, навар готовь. Или червь какой в утробу забрался?
– Заткни свою поганую глотку! – не выдержала Чуньмэй. – Не сама пришла – с меня хозяин спрашивает. Не веришь? Идем! Сама будешь объясняться.
Чуньмэй схватила за ухо Цюцзюй и потащила к Цзиньлянь.
– По хозяйке и рабыня – такая же наглая! – ворчала Сюээ. – Впрочем, нынче такие в чести.
– В чести или нет, только нам с хозяйкой голову нечего морочить! – заявила озлобленная Чуньмэй и ушла.
– В чем дело? – спрашивала Цзиньлянь, сразу заметив побледневшую от гнева Чуньмэй, которая тащила за собой Цюцзюй.
– Вот ее спросите! – говорила горничная. – Прихожу на кухню, а она там расселась в ожидании, пока та [4], из отдаленного дворика, не спеша, с прохладцей месит тесто. Я не вытерпела и говорю: хозяин ждет, госпожа спрашивает, почему не идешь? Меня за тобой послали. Тут та-то на меня и набросилась. Все рабыней обзывала. Хозяину, говорит, как мусульманину молитва – вынь да положь. Все, мол, хозяина подстрекаете. Каши, говорит, наварила – не ест. Ни с того ни с сего новая причуда явилась – лепешек и навару подавай. Сама лишний раз не повернется, а других поносит.
– Говорила, не посылай ее, – вставила Цзиньлянь. – Она и так с той не в ладах. А та слухи распускает, будто мы с горничной тебя захватили. Срамит нас вовсю.
У Симэнь Цина лопнуло терпенье. Он сам отправился на кухню и, ни слова не говоря, дал Сюээ несколько пинков.
– Ах ты, уродина проклятая! – кричал он. – Я за лепешками послал, а ты на нее с руганью набросилась. Рабыней называешь? Лужу напруди да на себя лучше погляди.
После пинков и брани хозяина Сюээ вся кипела от негодования, но рта открыть не смела. Когда Симэнь удалился, она обратилась к Шпильке – так звали жену слуги Лайчжао:
– Вот какая у меня неприятность! Ты ведь все слыхала. Я ж ничего особенного не говорила. Она сама ворвалась, как демон, и пошла орать. Служанку уволокла. Наговорила хозяину, из мухи слона сделала и его на грех навела. Целый скандал из-за пустяка устроила. Но я-то вижу, не слепая: по хозяйке и рабыня – такая же наглая. Подумали бы, так-то и оступиться можно!
Их разговор неожиданно подслушал Симэнь. Ворвавшись в кухню, он налетел на Сюээ с кулаками.
– Рабыня проклятая! – заругался он. – Опять будешь твердить, что их не срамишь, негодница? Своими ушами слыхал.
Сюээ едва сносила побои. Когда Симэнь ушел, она зарыдала во весь голос, обливаясь слезами.
Юэнян только что встала и укладывала волосы.
– Что за шум на кухне? – спросила она Сяоюй.
– Хозяин к монастырю на рынок собирался и велел лепешек подать, а кухонная хозяйка обругала Чуньмэй. Узнал хозяин и дал кухонной хозяйке пинков. Вот она и плачет.
– Ну, так тоже нельзя! Если просят лепешки, так приготовь поскорее, и дело с концом. К чему же горничную-то ругать?
И она послала Сяоюй на кухню, чтобы та поторопила Сюээ и прислугу побыстрее приготовить навару и накормить Симэня.
Наконец, сопровождаемый слугою, Симэнь Цин отбыл верхом к монастырю, но не о том пойдет речь.
Оскорбленная Сюээ никак не могла успокоиться. Она направилась прямо к Юэнян и рассказала, как было дело.
Таким случаем не преминула воспользоваться Цзиньлянь, которая неожиданно очутилась под окном и все подслушала.
– Но по какому такому праву она захватила мужа и вытворяет, что ей вздумается?! – обратившись к Юэнян и Цзяоэр, говорила негодующая Сюээ. – Вы, сударыня, плохо ее знаете. Сказать вам, так она похлеще любой потаскухи. Ей каждый день мужа подавай. А какие она с ним только штучки не выделывает – уму непостижимо! Первого мужа отравила, сюда пришла. Теперь нас живьем в могилу загонит. Мужа взвинтит – он, как петух, наскакивает. Она нас терпеть не может.