Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Не будем говорить о вражде между Цзяоэр и Цзиньлянь. Расскажем о Цзиньлянь. Вернулась она к себе в спальню и казалось ей, что каждое мгновение тянется целую осень. Ей стало ясно, что Симэнь не придет и, отпустив обеих служанок, она вышла в сад. Она делала вид, будто прогуливается, а сама зазвала к себе Циньтуна и угостила вином. Когда слуга захмелел, Цзиньлянь заперла двери, сняла одежды, и они слились в наслаждении.
Да,
Где страсти пламя до небес, там страха нет, Под пологом любви приют на сотни лет.Только поглядите:
Она, отвергнув устои, ничтожного отыскала. Он разницу презрел меж низким и высоким. Преступной страстью одержима, и гнева мужнина она не устрашилась. Он, волю вожделенью дав, пошел за ней преступною стезею. Горят глаза, охрип – мычит под сенью ивы гибкой. Щебечет, заикаясь, порхает иволгой в цветах. Все шепчут о любви и в верности клянутся. В садовом цветнике открыли обитель услад. Хозяйкина спальня стала уголком отрад. Тут семя жизни лилии златой [6]в дар преподнес глупыш.
С тех пор каждый вечер Цзиньлянь звала к себе слугу, а выпускала перед рассветом. Она украсила его прическу золотыми шпильками и одарила парчовым мешочком, который носила на юбке. Циньтун прикрепил его под поясом. Слуга этот, как на грех, был малый опрометчивый и легкомысленный, любил выпить и погулять с такими же, как он, слугами, и тайна скоро выплыла наружу. Не зря говорят: сам не делай того, что хочешь утаить.
Слух дошел как-то до Сюээ и Цзяоэр.
– Потаскуха проклятая! – заругались они. – Непорочную из себя строит, а сама вон что выкидывает – со слугой спуталась.
Они рассказали Юэнян, но та никак не хотела им верить.
– Захотелось вам ей досадить, – заключила хозяйка, – да и Третью обидеть. Подумает еще, вы ее сдуру впутываете.
Сюээ и Цзяоэр ушли, больше ничего не сказав Юэнян.
Как-то Цзиньлянь забыла запереть спальню, и ее утехи со слугой случайно подсмотрела вышедшая за нуждой служанка Цюцзюй. На другой день она поведала об увиденном горничной Юэнян, Сяоюй, а та передала Сюээ. Сюээ и Цзяоэр опять отправились к Юэнян. Было это двадцать седьмого в седьмой луне – как раз накануне дня рождения Симэнь Цина, когда он только что вернулся от певиц.
– Не собираемся мы ее губить, – обратились они к хозяйке. – Но служанка сама рассказала. Если вы утаите от хозяина, тогда мы сами скажем. Если он простит такую потаскуху, значит даст волю змее.
– Он только пришел, в предчувствии радостного дня… – уговаривала их Юэнян. – Не хотите меня слушаться, идите и говорите, а устроите ругань, пеняйте на себя.
Сюээ и Цзяоэр не вняли совету хозяйки. Только Симэнь вошел в спальню, как они рассказали ему о шашнях Цзиньлянь со слугою. Не узнай об этом Симэнь, все бы шло своим чередом, а тут гнев поднялся от сердца, зло вырвалось из желчного пузыря. Он пошел в сторожку и окликнул Циньтуна.
Между тем о случившемся передали Цзиньлянь. Она всполошилась. Чуньмэй было велено сейчас же разыскать слугу. У себя в спальне она наказала ему ни в коем случае не признаваться, вынула у него из прически шпильки, но в спешке забыла про мешочек с благовониями.
Слуга явился в передний дом и встал на колени перед Симэнем. Хозяин велел четверым слугам запастись бамбуковыми палками и быть наготове.
– Признаешь вину, рабское твое отродье, негодяй проклятый? – стал допрашивать Симэнь.
Циньтун молчал, не смея рта раскрыть.
– Снять шапку! Подать шпильки! – распорядился хозяин, которому уже доложили о двух позолоченных шпильках. – Куда девал шпильки? – дознавался он, когда шпилек не оказалось.
– Нет у меня никаких шпилек, – пробормотал Циньтун.
– Нечего мне голову морочить, негодяй! – крикнул Симэнь и отдал приказ слугам: – Раздеть! Всыпать палок!
Трое слуг держали Циньтуна, один раздевал. Когда стали стаскивать штаны, под поясом показался бледно-зеленый шелковый карман, а в нем оказался по форме похожий на тыкву-горлянку парчовый мешочек с благовониями. Симэнь сразу его заметил.
– Дайте сюда! – сказал он.
Хозяин узнал то, что принадлежало Цзиньлянь, что она носила под юбкой, и его еще сильнее взяло зло.
– А это у тебя откуда? Говори прямо: кто тебе дал, а?
Напуганный Циньтун долго молчал.
– Я подметал сад, – наконец, пролепетал он. – В саду и нашел. Мне никто не давал.
Еще больше рассвирепел Симэнь Цин.
– Бить, да как полагается! – сквозь зубы процедил он.
Циньтуна связали. Градом посыпались удары. После тридцати ударов большими палками тело покрылось рубцами, из которых по ногам текла кровь. Симэнь позвал слугу Лайбао:
– Сбрей ему виски и выгони из дому! – приказал хозяин. – Чтоб его духу тут больше не было!
Циньтун отвесил земной поклон и с плачем удалился. Слуга этот Нефритовым Владыкой на землю грешную был изгнан из чертогов за то, что накануне в нарушение Небесного указа посмел заигрывать с бессмертной феей.
О том же говорят и стихи:
И тигры, и птицы – все парами. Ужели Цзиньлянь жить одной! Сошлась со слугою – замарана И нет ей дороги иной.Узнала Цзиньлянь, что Симэнь избил и выгнал Циньтуна, и ее словно в ледяную воду окунули. Вскоре к ней в спальню вошел Симэнь. Дрожа всем телом, она осторожно приблизилась к нему, чтобы помочь раздеться, но получила такую затрещину, что свалилась с ног. Симэнь велел Чуньмэй запереть все ворота и калитки и никого не пускать. Потом он взял скамеечку и вышел во дворик, где уселся под сенью цветов с плетью в руке, Цзиньлянь было велено раздеться и опуститься на колени. Зная за собой вину, она не посмела противиться: сняла с себя верхнее и нижнее платье и встала перед ним на колени, низко опустив голову и не проронив ни слова.