Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Закончив чтение, надзиратель Ся в гневе ударил по столу.
– Что же это такое?! – воскликнул он. – Налицо и долговое обязательство и поручитель. Зачем же отпираться?! С виду человек образованный, а от долгов увиливаешь.
Ся Лунси приказал принести палок потолще. Подручные без лишних слов разложили Чжушаня на полу и всыпали три десятка палок, отчего все его тело покрылось ранами, из которых сочилась кровь, потом двое конвоиров с белой планкой-ордером [7]отвели его домой за тридцатью лянами серебра, которые причитались с него в пользу Лу Хуа. В противном случае его надлежало вернуть в управление и заключить под стражу. Чжушань в голос ревел, еле-еле волоча избитые ноги. Дома он стал умолять Пинъэр дать деньги.
– Рогоносец бесстыжий! – плюнув ему в лицо, заругалась Пинъэр. – Какие тебе деньги? А ты мне их давал? Если б я знала, кто ты такой есть, рогоносец проклятый, и слепая с тобой бы не связалась. На вид хорош, да не укусишь. Голову тебе надо было бы отрубить и за долги твои расплатиться.
Услыхали конвоиры, как его отчитывает жена, стали торопить:
– Эй, Цзян Вэньхуэй, раз нет денег, нечего время тянуть, пойдем к начальнику, там ответ будешь держать.
Чжушань выбежал из дому и уговорил конвоиров немного обождать, а сам снова бросился в ноги Ли Пинъэр и принялся умолять со слезами:
– Сотвори добро, прошу тебя! Смотри на эти тридцать лянов, как на жертву святым обителям в Западных горах. Если ты откажешь, меня заберут. Не вынесет больше пыток мой избитый зад. Мне не выжить.
Не выдержала Пинъэр и дала ему тридцать лянов чистопробного серебра, которое в присутствии властей было вручено Лу Хуа. Долговое обязательство было порвано, и дело закрыто.
С деньгами в кармане Лу Хуа и Чжан Шэн поспешили к Симэнь Цину. Он угостил их в крытой галерее вином и закусками. Их рассказ привел его в неописуемый восторг.
– Вы отомстили за меня с лихвою, – сказал он.
Лу Хуа протянул Симэню тридцать лянов, но тот отказался.
– Награждаю вас этим серебром, – заявил он. – Выпить пригодится. А что случится, опять буду вас беспокоить.
Перед уходом они долго благодарили Симэня и, забрав серебро, отправились играть на деньги.
Да,
Где честь и совесть попраны – всевластье Там обретают низменные страсти.Так вот, отдал Цзян Чжушань в присутствии надзирателя серебро, вышел из управления и направился домой. Но Ли Пинъэр его не пустила.
– Куда ты идешь? – спросила она. – Так как же? Считать, что я серьезно болела, и тридцать лянов ушло на лекарства, которые ты мне прописывал, да? Убирайся-ка отсюда и чем скорее, тем лучше. А то, чего доброго, и целого дома не хватит долги твои выплачивать.
Чжушань понял, что не жить ему больше у Пинъэр. Он заплакал и, превозмогая боль в ногах, побрел искать другое пристанище. Весь купленный на ее деньги товар он оставил, свой же, вместе с молотилкой для лекарств, ситами и корзинами по приказанию Пинъэр он был вынужден немедленно вывезти. Они разошлись. После его отъезда Пинъэр попросила тетушку Фэн вылить в воротах бочку воды, чтобы смыть его следы.
– Как я рада, что избавилась от такого сокровища! – говорила она, когда выпроводила Чжушаня.
Теперь у Пинъэр из головы не выходил Симэнь Цин, а когда она узнала, что он уже уладил свои неприятности, ее тем больше мучили угрызения совести. Пинъэр не пила, не ела. У нее не было желания подводить брови. Целыми днями простаивала она у дверей, все глаза проглядела, но так никто и не появлялся у нее на пороге.
Да,
Еще на ложе видимость любви, Но страсть былая больше не жива, Разлито одиночество в крови, Сухи, как пепел, пылкие слова.Не будем говорить, как тосковала Пинъэр, а расскажем, что случилось однажды.
Проезжал мимо ее дома верхом Дайань. Ворота были заперты, лавка закрыта – дом стоял, погруженный в тишину. Дайань сказал об этом хозяину.
– Крепко, должно быть, досталось карлику-рогоносцу, – заметил Симэнь, – Отсыпается. Прикинь-ка, знать, уж полмесяца из дома не выглядывает и торговлю бросил.
Вскоре Симэнь совсем забыл о Пинъэр.
Пришло пятнадцатое число восьмой луны – день рождения У Юэнян. В большой зале было многолюдно, всюду сидели гостьи. Симэнь не разговаривал с Юэнян, поэтому отправился навестить Ли Гуйцзе, а лошадь отослал с Дайанем, наказав слуге приезжать вечером. Симэнь взял с собой для игры в двойную шестерку Ин Боцзюэ и Се Сида. Гуйцин тоже оказалась дома, и сестры с обеих сторон потчевали Симэня, потом все пошли во двор, где метали стрелы в вазу.
К заходу солнца прибыл с конем Дайань. Тем временем Симэнь как раз склонился в земном поклоне, дабы отправить естественную потребность, а заметив Дайаня, спросил:
– Дома все в порядке?
– Да, гостьи разошлись. Зал убрали. Осталась только госпожа У Старшая. Ее хозяйка пригласила к себе. А еще тетушка Фэн от госпожи Хуа с Львиной подарки доставила: четыре блюда фруктов, два – персиков и лапши долголетия [8]и кусок шелка, а для хозяйки – туфельки. Сама госпожа Хуа шила. Тетушка Фэн цянь серебра в награду получила. Хозяйка ей объяснила, что вас не было дома, поэтому, мол, и не могли пригласить госпожу Хуа.
– А тебе кто поднес? – спросил Симэнь раскрасневшегося слугу.
– Госпожа Хуа за мной тетушку Фэн послала, – признался Дайань. – Вином угостила. Я отказывался, но она заставила выпить. Вот лицо и зарделось. А госпожа Хуа так раскаивается! Прямо плачет. Я, говорит, господину объясняла, а он мне не верит. Цзян Чжушаня она прогнала и очень раскаивается, что так вышло. Только и мечтает за вас замуж выйти. А до чего похудела! Все меня просила вас пригласить, чтобы вы ее навестили. Если, говорит, господин изволит выразить свое согласие, дай мне знать.
– Потаскуха мерзкая! – заругался Симэнь. – Нашла мужика и жила бы. Зачем за мной бегать? Некогда мне к ней ходить. Скажи, ни к чему, мол, подарки слать, пусть лучше счастливый день выберет, а я, так и быть, пришлю за ней паланкин.
– Понятно, – ответил слуга. – Она ответа ждет. При вас пусть пока побудут Пинъань с Хуатуном, а я пойду, можно?
– Можно, ступай.
Дайань подался к Ли Пинъэр.
– Сколько я тебе хлопот прибавила, дорогой мой! – выслушав слугу, воскликнула обрадованная Пинъэр. – Значит, тебе удалось уговорить господина? Он, стало быть, согласен?