Цветы тьмы
Шрифт:
Аптека была для Хуго одним из любимых мест. Его родители были здесь на своем месте. Здесь расцветала их любовь. Здесь одни им говорили: „Хуго так похож на свою мать“, а другие клали руку на сердце и клялись: „Хуго – вылитая копия своего отца“. Только теперь, стоя на этом пепелище, он понял: то, что было, уже не вернется.
Он тащился теперь тяжелым, шаркающим шагом. Хуго вспомнил: иногда мама возвращалась пораньше, чтобы приготовить передачи для бедняков. Возвращаясь из школы, Хуго узнавал ее издалека, одетую в цветастое платье, похожую скорее на молодую девушку, чем на его мать.
Как по мановению
Маму могли взволновать и такие вещи, которые не бросались в глаза. Папа говорил:
– У Юлии нужно учиться удивляться.
Мамин ответ не заставлял себя ждать:
– Не заблуждайтесь, по мнению Ганса, чувствительность – не очень-то похвальное качество.
– Ты ошибаешься, дорогая.
Тем временем ноги принесли его к их дому. Дом стоял на своем месте. На широком удобном балконе, с которого открывался вид на город, сушилось синее белье. Окна по сторонам балкона были не занавешены, и можно было видеть людей внутри. В гостиной висела все та же большая люстра. Он долгое время стоял на месте и смотрел, и то чувство, которое он ощущал с тех пор, как вошел в центр города, выявилось сейчас со всей силой: душа покинула это дорогое ему место.
Опустился вечер, окутав все пеленой мрака, и Хуго решил вернуться туда, откуда он отправился утром. Чтобы сократить путь, он пошел через украинский квартал. Там не было электричества, в домах горели большие керосиновые лампы. Люди сидели за столами и ужинали. На улицах и в домах царил вечерний покой. Так здесь было всегда, подумал Хуго. Ничего не изменилось.
Он уже собирался идти дальше, но тут его окликнул кто-то из стариков:
– Ты кто такой?
– Меня зовут Хуго Мансфельд, – ответил он.
– Что ты здесь делаешь?
– Пришел посмотреть на наш дом.
– Проваливай отсюда, чтоб я тебя больше тут не видел! – сказал старик и замахнулся на него своей палкой.
Хуго ускорил шаг, и не прошло и нескольких минут, как он оказался на площади среди беженцев.
Когда он добрался до площади, была уже ночь. Возле котла и сооруженных за время его отсутствия прилавков шел пар от кастрюль с кофе и слышалось бормотание занятых самими собой людей. Высокий мужчина в потрепанной военной форме подал Хуго бутерброд и кружку кофе. Он сделал это осторожно, как будто зная, что уже несколько часов во рту у Хуго не было ни капли. Хуго уселся на некотором расстоянии от костра. Бутерброд был вкусным, а горячий кофе согрел его изнутри. Печаль, накопившаяся в нем за день, немножко отступила, и он был рад, что вернулся сюда.
Какая-то женщина подошла к нему и спросила:
– Как тебя звать, паренек?
Хуго взглянул ей в глаза и ответил.
– Ты ведь сын Ганса и Юлии, да?
– Верно.
– Они были чудесные щедрые люди, не было в городе бедняка, с которым бы они ни поделились.
Она хотела еще что-то добавить, но голос ее дрогнул. Хуго хотел спросить, где они и когда придут сюда, но ее лицо внезапно приобрело замкнутое выражение, и он не стал ничего спрашивать.
– У тебя
Она подошла к высившейся в стороне куче одежды, вытащила из нее пальто, подала его Хуго и сказала:
– Надень это, здесь ночью холодно.
Хуго надел пальто и, к своему удивлению, сразу почувствовал себя в нем удобно.
– Спасибо. А как вас зовут, можно спросить?
– Меня зовут Дора, я иногда заходила в вашу аптеку. Это была образцовая аптека. Там каждого встречали приветливо.
С каждой минутой становилось все шумнее, но порядок не нарушался. Заметно было, что люди настороженно относятся друг к другу. Тихие разговоры напомнили Хуго обстановку в доме, где соблюдают траур. Когда умер дедушка Яков, к ним домой приходило много людей, и все они молчали. Хуго было тогда пять лет. Безмолвная скорбь запечатлелась в нем, и долгими ночами ему снились люди, сосредоточенно сидевшие и не произносившие ни слова.
– Почему эти люди молчат? – спросил он тогда маму.
– А о чем говорить? – только и сказала она.
Хуго огляделся вокруг, и ему стало ясно, что некоторые из этих людей хранят тайну. Другие обращаются к ним и просят открыть им эту тайну, но те отчего-то упрямо отказываются. Была среди них взволнованная женщина крепкого сложения с растрепанными волосами, которая набросилась на одного из хранителей тайны и яростно требовала от него открыть ей, что произошло в том лагере, что назывался „Лагерь 33“.
– Я не знаю, я не был в том лагере, – защищался хранитель тайны.
– По твоему лицу видно, что ты в точности все знаешь, но решил никому об этом не рассказывать.
– Никто этого не знает.
– Но ты был там, и ты знаешь. Почему ты отказываешься прямо сказать об этом мне и другим вроде меня, просто сказать прямо?
– Я не могу, – ответил мужчина задыхающимся голосом.
– Так значит, ты знаешь, – не оставляла его женщина. – Чуяла я, что знаешь, ведь не сможешь же ты навеки оставить нас в неведении. Расскажи хоть что-нибудь!
– Я не могу, – и мужчина разразился рыданиями.
– Ну к чему ты его мучаешь? – вмешался другой, стоявший рядом.
– Потому что я хочу знать. Там были мои отец и мать, два брата, мой муж и двое наших детей. И я не имею права знать? Я обязана узнать, хотя бы только узнать.
– Но он уже сказал тебе, что не может, – продолжал мужчина защищать рыдающего человека.
– Это не ответ, а отговорка, пусть расскажет мне что знает, я тоже имею право знать это.
Мужчина рыдал все громче, но женщина не отставала от него, как будто в силах этого человека было оживить ее близких, а тот по какой-то тайной причине отказывал ей в этом.
В конце концов их развели в разные стороны.
Той ночью открылись многие тайны, но плача не было слышно. С каждой минутой тишина становилось все более давящей. Люди пили кофе, выпивали стаканчик за стаканчиком коньяку и тем приглушали гложущую их тоску. Хуго ощущал страх. Он боялся, что Марьяна придет и не найдет его возле ворот, а потому решил вернуться и там сидеть, только сейчас возле ворот стояло много солдат. Время от времени ворота открывались, и один из офицеров объявлял что-то. Солдаты стояли тихо и не выказывали никакого недовольства.