Цветы в небе
Шрифт:
Смотрю в его глаза. Ведь он это всё на полном серьёзе, как будто это так и надо. Это же клиника – вывернутая, больная насквозь мораль, искалеченная вседозволенностью душа. Пара быстрых движений, рывок – и Еська оказывается припечатанным щекой к не совсем чистому полу. Я наваливаюсь сверху, удерживая рычащее и брыкающееся тело. Но хуй там плавал, из моего захвата ему не выбраться – одна рука сжимает вывернутые за спину кисти, локоть другой вдавливает в пол основание шеи.
– Послушай, королевич оборзевший. Ты у себя во дворце за тремя заборами краёв не видишь и знать не знаешь, что они существуют. Привык, что всё прошенное
Медленно ослабляю захват. Еська давно перестал дрыгаться – лишь судорожно вдыхает, шмыгая носом. Переползаю к стеночке и сажусь, прислонившись спиной в прохладному цементу. Понятия не имею, что сейчас будет. Надеюсь, он просто молча уйдёт (ох, не с моим счастьем)… Быть тебе отмудоханным охраной, Ромео неудачливый.
Еська поднимается и садится рядом. Молча трёт глаза и тихонько шмыгает. Неожиданно. Боже, ребёнок совсем…
– Ты нихуя не понимаешь, Еськин. Ты понимаешь даже меньше, чем нихуя.
Смотрю на его профиль. Глаза красные, всё лицо в пятнах – потерянное, такое неумело серьёзное.
– Говоришь, что ты – первый раз, когда я не получу, что хочу… А я рассчитывал, что ты будешь первым разом, когда я наконец получу. Хоть раз, блядь, в своей ебучей жизни! Не может же быть, что я заколдованный или… ну… проклятый. Ты не веришь в то, что у меня есть всё, но нет ничего, что я действительно хочу. Мне дают дорогую тачку, а мне нужно, чтобы… – Еська дрогнул губами, будто понукая их через силу продолжать выплёвывать слишком горькие слова, – чтобы мама оставалась жива. На меня десятками вешаются самые горячие сучки, а хочу я только тебя…
Интересно девки пляшут… по четыре штуки в ряд.
– Ну допустим. Но каким образом я оказался в списке твоих несбыточных желаний, Есь?
– Друзья давно подначивали прыгнуть. Вот я и залез в инсту аэроклуба. Сдуру. Не залез – жил бы спокойно… – Еська отворачивается, подозреваю, чтобы скрыть новую порцию детских слёз.
Инста. Теперь понятно всё. Там лежит Любашин фоторепортаж, который она для проекта делала. МММ выпросил разместить… «Люди за работой». Да, вот такие простые люди – инструкторы-парашютисты. И работа самая обычная – шагать в небо. Чёрно-белая серия у Любаши получилась просто «бомбезной», как она сама говорит.
Красавчик Ванюша вышел круче, чем реклама Хуго Босса. Чего Еська на него не клюнул? Иплись бы сейчас спокойно, простихосподи мою душу грешную…
Я. В мгновение после посадки. Стою вполоборота на одном колене на фоне не сдувшегося ещё парашюта. Короткие волосы с проседью, мудрый прищур и намёк на улыбку – вылитый Бельмондо в расцвете зрелой мужской красоты. О, эта сладкая ложь фотокамеры… На самом деле я – помятый простецкий работяга, каких миллионы. Я даже был уверен, что меня и узнать-то невозможно по этому снимку…
– Есь, это всего лишь картинка. В жизни я скучный несвежий пенсионер…
– Ну… Да, ты в жизни немного другой, чем на фотке, на которую я так запал. Но я уже и забыл
– О-хо-хо… Запал он. На что, Есь? Я же в отцы тебе гожусь…
– Не знаю я, на что. Запал и всё. Разве любят за что-то? Вон я – симпатичный, высокий, с деньгами, блядь, и кудряшки у меня милые (припомнил, вот зараза!) – но ты меня всё равно не любишь. А насчёт в отцы годишься… Моему отцу – шестьдесят пять, если ты не знал. А старшему брату – как тебе. Так что мой отец тебе самому в отцы годится, Еськин… Но мы с тобой не родственники! – опять спохватывается королевич.
– Ладно, я понял, что не родственники. Но со мной… Дохлый номер, это просто смешно. Ты совсем юный, у тебя вся жизнь впереди. Да, звучит банально до оскомины, но это так! Пойми, тебе лучше сразу начать со здоровых серьёзных отношений. Пусть это будет не девушка, общество меняется и у вас всё получится со временем. Я сюда вообще никаким боком не вписываюсь. Елисей, болезненная и вымученная связь, которая закончится мерзко и некрасиво, принесёт гораздо больше вреда, чем любое мимолётное увлечение. Я тёртый калач, уже нахлебался этого всего… А ты понятия не имеешь, насколько может быть больно и паскудно, и как долго потом сердце по кусочкам собирать. Подумай над этим, и ты поймёшь, что я прав. Не рискуй будущим. Всё у тебя будет – и чувства, и страсть, и душевная близость…
Еська сидит надувши губёшки, размышляет, дёргая себя за прядку. Вдруг словно весь меняется:
– Нет. В первый раз я влюбился в восьмом классе. В нашего учителя математики. Страдал по нему, как одержимый, два года. Летом, перед десятым классом, решил попробовать – возраст согласия, все дела. Но он осенью не пришёл – переехал куда-то с концами. Я страдал так, что в школу ходить отказывался. Но ничего, смог выкарабкаться. И влюбился в папиного водителя. Издалека, потому что общаться с ним возможностей не было. Вообще не успел всё осознать до конца и начать действовать, как он тоже исчез. Я не смог выяснить куда. Год депрессовал. Год, Еськин! Хотя я с ним даже не разговаривал ни разу.
Елисей поворачивает ко мне лицо:
– А теперь ты. Я не отженюсь, Еськин. Пока не попробую, как это – с тем, кого хочешь аж до трясучки. Ты мне нужен. Хотя бы для того, чтобы поверить в возможность счастья. Потому что всё бла-бла-бла про любовь, здоровые отношения – для меня слова, которые ничего не значат. А я хочу узнать, что же они значат…
Глупый маленький щенок, решивший бросить свои прежние забавы и почесать острые зубки о туфли, слишком дорогие и ценные для игрушек.
– Поэтому, Еськин, я буду тебя добиваться уж как умею, но постараюсь по-человечески, на твоих условиях. Я не прошу дать мне шанс – я его сам беру, потому что мне нужнее… И, кстати, я выяснил, что тёл… к-хм… девушка, с которой ты живёшь – твоя дочь.
Усмехаюсь, зло и отчаянно:
– Опять у тебя неверная информация – Любаша мне не дочь.
– Но Еськин, ей же всего девятнадцать!..
– Тебе тоже – и что?
– Блядь. Ну… Стоп-стоп. Она типа твоя дочь, но не от тебя?
– Можно и так сказать. По ДНК никакого родства, прямо как у нас с тобой. Она у меня живёт чаще, чем у своей матери.
– О. Ты даже тест делал? Зашквар. Сочувствую.
– Это уже давно отболело. И новые надрывы мне не нужны.
– О! Еськин, не бойся, я буду очень нежен и бережен с тобой, – встрепенулся королевич.