Цветы зла

Бодлер Шарль Пьер

«Одежды светлые ее текут волной…»

Одежды светлые ее текут волной, И шаг размеренный похож на танец сонный, Как пляска длинных змей, которых пред толпой Факиры на жезлах качают монотонно. Как грустные пески и даль степей нагих, Людскому чуждые страданию и стону, Как сеть широкая безбрежных волн морских, Она живет без грез душой непробужденной. Шлифованной рудой блестит прелестный глаз, И в этом существе таинственно-ленивом, Где ангел девственный слит с сфинксом молчаливым, Где всё лишь золото, блеск стали и алмаз, Сияет навсегда, как звездный свет холодный, Ненужною красой лик женщины бесплодной.

ПЛЯШУЩАЯ ЗМЕЯ

Как я люблю, о друг мой томный, Наблюдать, когда Упругий стан

твой кожей темной Блещет, как звезда. По волосам твоим смолистым, Черным и густым, По знойным их морям душистым, По волнам живым, Как ветром утра пробужденный Призрак корабля, Я ухожу душою сонной В дальние края. Твои глаза, где мысли скрытой Не дано гореть, Два зеркала, в которых слиты Золото и медь. Когда мелькаешь обнаженной Мерною ступней, Ты кажешься мне прирученной Пляшущей змеей. И голова младая, ленью Отягощена, Напоминает мне движенья Юного слона. А тело плавно подражает Качке кораблей, Когда они в волнах ныряют Краем тонких рей. Когда ты влагой уст влюбленных Смочишь край зубов, Как водами рек, напоенных Снегом ледников, Тогда душа моя вкушает Терпкое вино, И небо звездное стекает К сердцу мне на дно.

ПАДАЛЬ

Ты помнишь ли, мой друг, что видел я с тобою В один из теплых летних дней: Ту падаль гнусную, у горки под сосною Лежавшую, среди камней? Задравши ноги вверх блудницею позорной, Ядами жгучими полна, Валялась без стыда она, дыша тлетворно, И будто ласкам отдана. И солнца луч сиял над падалью гниющей, Чтоб, растопясь, она могла Вернуть сторицею Природе всемогущей Всё, что в одно она слила. Глядели небеса на труп, их сердцу милый, Цветком готовый расцвести. Зловонием таким несло, что поспешила Ты, вся бледнея, отойти. Над вздутым животом летали мухи тучей, И выходили чередой Полки червей, слюной стекающих тягучей По этой ветоши живой. То восходило всё, то падало, как волны, И труп сухим огнем трещал. Казалось нам, что он, дыханьем слабым полный, Всё разрастался и вспухал. И мир тот издавал невнятный шум упорный, Как дождь и ветер средь ветвей Иль рожь сыпучая, когда крестьянин зерна Бросает веялкой своей. Всё становилось сном, стирались очертанья, Как будто образы картин Заброшенных, чей смысл в своем воспоминаньи Творец воссоздает один. За скалы убежав, скрывался пес голодный И ждал, поджавши хвост меж ног, Ухода нашего, чтоб оторвать свободно Им недоеденный кусок. — И всё же будешь ты такой, как мерзость эта, В которой всё — чума и гной, Звезда моих очей, луч солнечного света, Ты, моя страсть и ангел мой! Да, будешь ты такой, царица вожделений, Когда, заслыша Смерти зов, Уйдешь ты, под травой и зеленью растений, Тлеть одиноко средь гробов. Тогда, моя краса, скажи толпе проворной Тебя съедающих червей, Что образ я храню и лик нерукотворный Уж разложившихся страстей!

DЕ РRОFUNDIS СLАМАVI

Молю о жалости, единая Отрада, Со дна угрюмых бездн, где сердце пленено. То мрачный мир, кругом всё сыро и темно, И в сумраке плывут неведомые гады. Шесть месяцев царит там солнце без тепла, Других шесть месяцев земля покрыта тенью: В полярной той стране одно лишь оскуденье; — Ни зелени, ни струй, ни птичьего крыла! На свете ничего ужасней быть не может Той ночи, с Хаосом первоначальным схожей, И злой холодности тех ледяных лучей; Завидую судьбе последних я зверей, Могущих в сне тупом забыть земное бремя, Так медленно клубок разматывает время!

ВАМПИР

О ты, которая ножом Мне сердце скорбное пронзила И, словно стадо бесов, в нем Всё размела и истребила. Ты,

для кого душа моя Постелью стала и владеньем, К тебе навек прикован я, Как каторжник к своим мученьям, Как игрока упрямый взор К столу, как пьяница к стакану, Как падаль к червю, и не стану Скрывать проклятый мой позор! Я попросил кинжал проворный Вернуть мне волю прежних дней; Я захотел, чтоб яд тлетворный Помог трусливости моей. Увы! от яда и кинжала Мне был презрительный ответ: «Судьбе ничтожный раб не жалок, И для тебя свободы нет. Безумец! — Если мы, оковы Разбив, тебя освободим, Ведь поцелуем ты своим Труп воскресишь вампира снова!»

ЛЕТА

На сердце мне приляг, душа глухая, Любимый тигр, ленивый, томный зверь. Я погрузить ладонь хочу теперь Во тьму волос, их трепетно лаская. В душистые одежды я твои Вновь погрузить главу хочу больную, Вдыхая вновь, как розу неживую, Дух сладостный былой моей любви. Я спать хочу! Мне жизнь уж надоела! В пленительном, как Смерть глубоком сне, Свой поцелуй прижму я в тишине К холодному, сверкающему телу. Чтоб заглушить мой утомленный стон, Я падаю к тебе в изнеможеньи, В твоих устах река течет забвенья, И Летой ласк твоих я упоен. Моей судьбе, отныне мне желанной, Я предался, принявший свой удел Покорный раб, который захотел Разжечь огонь, ему на пытку данный. Я буду пить, чтоб горе без следа Залить, яды снотворные, подруга, Припав к концам груди твоей упругой, Сердечных мук не знавшей никогда!

«С Еврейкой гнусною на ложе засыпая…»

С Еврейкой гнусною на ложе засыпая, Как рядом с трупом спит другой застывший труп, Я стал мечтать вблизи продажных этих губ О женщине родной, желанием сгорая. Предстала предо мной краса ее святая, Взор, весь исполненный огня и нежных грез, Благоуханный шлем ее густых голос, — И память их я звал, для страсти оживая. О, как бы целовал я стан упругий твой, От свежих ног твоих до кос смолисто-черных Запасы истощив ласк жгучих и повторных, Когда бы, ввечеру, невольною слезой Ты раз один могла, жестокая царица, Затмить блестящие, холодные зеницы.

ПОСМЕРТНОЕ РАСКАЯНЬЕ

Когда ты будешь спать, красавица родная, Под черным мрамором и грудою венков, И заменять тебе и замок и альков Дождливый будет склеп и яма ледяная; И камень, грудь твою пугливую сжимая И бедра томные под тяжестью оков, Не даст тебе дышать и жаждать новых снов, И в даль не убежит нога твоя младая, Могила, друг моей мучительной мечты (Могила ведь всегда поймет мечту поэта), Шепнет среди глухой и вечной темноты: «Какая польза в том, что вы ушли со света, Не испытавши нег и сердце погубя?» — И жадный червь войдет раскаяньем в тебя.

КОШКА

Прекрасный зверь, иди ко мне на грудь. Не выпускай когтей пока ты, И дай ты мне глазами потонуть В зрачках из стали и агата. Когда рукой ласкаю долго я И голову твою, и спину, С отрадою всё новою скользя По искрометной шерсти длинной, В уме жену я вижу. Взор ее, Как у тебя, мой зверь любимый, Пронзителен, как жала острие. И с ног до головы родимой Пьянящий дух, опасный аромат Вкруг тела смуглого дрожат.

DUЕLLUM

Схватились два врага; оружье засверкало И в душном воздухе уж заблестела кровь. — Те игры, тех мечей звон яростный — начало Борьбы, когда царит над юностью любовь. Мечи, как молодость, разбиты! Мы устали, Подруга! Но зубов нам хватит и ногтей, Чтоб заменить клинки, с предательской их сталью. — О бешенство сердец и язвы злых страстей! В овраг, где средь кустов скользят ночные звери, Уж падают враги. Мириться им нельзя, И кровь их обагрит сухие иглы терний. — Та пропасть темный ад, где наши все друзья! Покатимся туда, мой враг бесчеловечный, Чтоб ненависти яд томил нас мукой вечной!