Цветы зла

Бодлер Шарль Пьер

СИЗИНА

Представьте вы себе Диану средь дубравы, В погоне за зверьми со сворой резвых псов, Ее нагую грудь, и шумные забавы, И гордый, быстрый бег в тиши густых лесов. Вы деву помните ль, во дни борьбы кровавой На приступ ведшую парижских босяков И с пламенем в очах, в надежде новой славы, Всходившую с мечом по лестницам дворцов? Сизина такова! — Но яростная дева Доступна жалости не менее, чем гневу; Дух, обезумевший от буйного труда, Слаб пред просителем, как безоружный воин, И в сердце, выжженном страстями, есть всегда Источник светлых слез для тех, кто их достоин.

FRАNСISСАЕ MЕАЕ LАUDЕS

На

струнах новых воспою Подругу новую свою И сердце тем развеселю. Венками будь оплетена, О благодатная жена, Которой жизнь освящена. Твой всемогущий поцелуй Дает забвенье; очаруй Мой дух и раны уврачуй. В бессильи сердца моего Я зрел пороков торжество, Но ты явилась, Божество, Как светлая звезда морей, В час бури, взорам рыбарей. — Твоих я пленник алтарей. Купель с целебною водой, Верни ты голос молодой Устам, замученным бедой. Что было грязно — ты сожгла; Что было грубо — убрала; Тому, что слабо — сил дала. Бездомному — очаг родной, Лампады свет во тьме ночной, Правь неизменно мудро мной! Грудь утомленную согрей, Источник жизни, и пролей Благоухающий елей. Щит целомудрия, гори У чресл моих и до зари Сны безмятежные дари. Потир, которому дано Свой блеск и дар сливать в одно, Франциска, дивное вино!

КРЕОЛКЕ

В стране, ласкаемой лучами и душистой, Там, где раскинули пурпуровый шатер Деревья и в тени всё дышит ленью мглистой, Креолку я знавал и помню до сих пор. На шее царственной и смугло-золотистой Волшебницы цветет тяжелых кос убор; Она идет легко, Дианою лучистой, С улыбкой тихою, и чист открытый взор. О, если бы могли вы в край уехать славный И над Луарою иль Сеною державной Там в замке царствовать, в тиши его гербов, То стали бы для вас, в садах, жары не знавших, Сонеты расцветать в груди поэтов, ставших От блеска ваших глаз покорнее рабов!

MОЕSTА ЕT ЕRRАBUNDА

Душа твоя порой стремится ли, Агата, Над морем мерзостным глухих домов взлетев, К волнам иных морей, где всё лазурь и злато, И глубь прозрачная, как очи юных дев? Душа твоя порой томится ли, Агата? Безбрежный океан нам отдых от трудов. Кто хриплому певцу, бушующему морю, Под громогласный вой разгневанных ветров Высокую дал власть баюкать наше горе? Безбрежный океан нам отдых от трудов. Развейтесь, паруса свободные фрегата; Умчите вы меня от здешних зол и слез. Скажите, просит ли печальная Агата Порою: «От обид, и ран, и жгучих грез Умчите, паруса свободные фрегата». Как далеки луга душистые твои, Эдем, где всё кругом полно любви и света, Где любим лишь одно достойное любви И сердце негами блаженными согрето. Как далеки луга душистые твои, Рай зеленеющий, страна любви невинной, Объятья, песни, бег и запахи цветов, Дрожащих скрипок зов за рощами долины, Вино по вечерам под кущами садов. Рай зеленеющий, страна любви невинной, Обитель тайных нег, безгрешный, светлый Рай, Ужели отошел ты далее Китая, И может ли наш стон вернуть тот дивный край; Наполнит ли опять песнь наша молодая Обитель тайных нег, безгрешный, светлый Рай?

ПРИЗРАК

Как

ангелы, чей взор грозится, Я проберусь в твою светлицу И тихо проскользну по ней К тебе, с толпой ночных теней. Я подарю тебе лобзанья Морозней лунного сиянья И подколодною змеей Стан обовью дрожащий твой. Когда рассвет настанет бледный, Я от тебя умчусь бесследно. Вмиг опустеет твой покой. Как друг живой — любовью нежной, Хочу над юностью мятежной Царить я страхом и тоской!

ОСЕННИЙ СОНЕТ

Мне говорят глаза, прозрачные как лед: «Мой друг, чем объяснить твое ко мне влеченье?» Ласкайся и молчи! Душа среди мучений Лишь памятью о днях безоблачных живет И тайну грешную делить не позовет Подругу, чья рука готова дать забвенье. Я темной повести сотру изображенье. Мне ненавистна страсть, и ум меня гнетет. Люби меня без слов! Любовь, таясь за тенью, Уж вынула стрелу и верный лук берет. Мой ум старинные те стрелы узнает: Безумье, ужас, смерть. — Цветок ты мой осенний, В обоих нас заря последняя встает, О белое мое, холодное виденье.

ПЕЧАЛЬ ЛУНЫ

Луна ленивее обычного мечтает; Как дева юная среди густых теней Рукою легкою рассеянно ласкает На ложе, перед сном, округлости грудей, Она, предавшись вся мечтам и вожделенью, На тучах шелковых лежит средь темноты, Свой устремивши взор на белые виденья, Взошедшие кругом в лазури, как цветы. Когда на этот шар, в истоме молчаливой, Слезу порой луна роняет сиротливо, То верный ей поэт, бессонных друг ночей, В ладонь берет слезу, сияющую бледно Опалом, и в груди ее, как дар заветный, Он прячет, далеко от солнечных лучей!

КОШКИ

Рабы седых наук и страстных вожделений Равно скучали бы на склоне зрелых дней Без кошек царственных, хранительниц огней, Враждебных, как они, морозам и движенью. Взалкав познания и сладострастных нег, Они взлюбили тишь и тени ночи черной. Коль иго перенесть могли б они покорно, Их в упряжь бы свою взял бог подземных рек. Задумавшись, они немеют величаво, Как сфинксы древние на пепелищах славы, Что забываются невозмутимым сном. Шерсть плодовитых чресл их странно шевелится, Вся в искрах сказочных, и золотым песком Покраплены слегка их вещие зеницы.

СОВЫ

Под тисами, привычной сенью, Сидят седые совы в ряд, Как будто боги, и глядят Кровавым глазом, полным лени. Они, застыв недвижно, ждут Часов томительно-печальных, Когда вослед лучей прощальных Ночные тени подойдут. И мудрецу пример те птицы, Что в мире должен он страшиться Движения и суеты; Ведь смертный, грезой опьяненный, Всегда наказан за мечты Души, в скитания влюбленной.

ТРУБКА

Я трубка автора; меня Он курит день и ночь, и стала На черных женщин Сенегала Я походить, цвет изменя. Когда он мучится, кляня Судьбу, дымлюсь, как домик малый, Где будет ужинать усталый Крестьянин на исходе дня. Его качаю в синей сети, Рожденной в огненных устах. В туманных, сладостных мечтах Всё забывает он на свете. На сердце — мира торжество, И отдыхает ум его.