Цыганок
Шрифт:
– Все это я тебе говорю для того, чтобы ты по-глупому не отказывался от моего предложения и как можно быстрей исправил свою ошибку...
"Вон он куда гнет!
– закусил губу Ваня.
– Значит, снова будут мучить. Если станут бить резиной по голове, я сойду с ума. Пусть бы лучше я лежал мертвый..."
– Я от тебя требую совсем мало. Назови мне адрес или приметы Неуловимого, и ты будешь Новый год встречать дома. Вместе с мамкой. Ты должен, малыш, помочь мне найти Неуловимого и Смелого. Пойми, они твои враги. За ними стоит твоя смерть, за мной - твоя жизнь, твое будущее...
"Через неделю Новый год...
– Я убежден, что ты знаешь, где... Поэтому...
– Не знаю я никаких Неуловимых.
– Жаль, очень жаль.
– Полковник фон Киккель вздохнул.
– Ты, малыш, должен крепко подумать. У тебя хватит на это времени.
Полковник повернулся и шагнул к раскрытой шофером дверце Машины. Капитан Шульц намерился было сесть также, но легковушка, фыркнув дымом, рванулась с места. Шульц покраснел от оскорбления, подскочил к Ване и злобно толкнул его в спину.
– Шнэль! Поехаль думать!..
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Ваня проснулся от ласкового прикосновения чьих-то рук. Открыл глаза. Грязный, изрезанный трещинами потолок с лампочкой в проволочной сетке. Исцарапанная, испещренная надписями стена. И вдруг все это закрывает женское лицо. Глубокие морщины избороздили землисто-серое лицо.
– Очнулся, сынок?
Голос был тихий и ласковый.
– Где я?
– с трудом произнес Ваня, чувствуя саднящую боль во всем теле.
– И не спрашивай, родной. Это же час назад приволокли тебя и бросили сюда, - женщина горестно вздохнула.
– Охо-хо! Изверги проклятые! Ничего святого для них нет. Это же так изувечить хлопца! И как только ты, мой горемычный, выдержал? За что они тебя так, сынок?
– Не знаю, тетенька.
– Ну, не хочешь говорить, не надо. Ты лежи, колосок, лежи. Не шевелись, а то оно тогда еще больше болит. Охо-хо! На пешего орла и сорока с колом. Глаза женщины увлажнились от жалости.
– На тебе же живого места нет, голубок. Тебя как зовут?
– Цыга...
– Ваня прикусил язык.
– Ваня. Ваней меня зовут.
– Ваня? Как раз как моего младшенького. Где он теперь, соколик? Бог знает, живой ли?..
Цыганок со стоном приподнялся на локте.
В камере, кроме него, было трое. Рядом с ним, пригорюнившись, сидела и смотрела невидящими глазами прямо перед собой седая женщина. Посреди камеры стояла красивая смуглолицая девушка и заплетала толстую косу. Она с участием глянула на Ваню лучистыми синими глазами, ободряюще улыбнулась. Цыганок скользнул взглядом дальше и увидел в углу неподвижно сидевшую на полу женщину. Взлохмаченные русые волосы ее спадали на лицо. Из-под них лихорадочно блестели черные глаза. На шее синел широкий рубец. Зеленая кофта висела лохмотьями. От темно-синей юбки осталось одно название.
Женщина не сводила с Вани страшных глаз и невнятно бормотала. Казалось, внутри ее что-то клокотало.
– Кто это?
– еле слышно спросил Цыганок у седой женщины.
– Человек, голубок мой. Была учительницей, вас, деток, учила. А теперь вот...
– женщина покивала головой.
– Ее так били, так били... Ох, горечко, горе! И за что только такие муки человеку.
– Учительницей?
Не сводя с женщины взгляда, он сел, прислонился спиной к холодной стене.
Женщина в углу зашевелилась, встряхнула головой. Цыганок увидел серое, с запавшими щеками лицо.
Они встретились взглядами.
–
– радостно вскрикнул Ваня.
Учительница встрепенулась от его голоса, задрожала. В глазах ее застыл ужас. Втискиваясь в самый угол, лихорадочно замахала руками.
– Не надо! Не трогайте меня! Не подходите!
– Анна Адамовна, да это же я, Ваня Дорофеев!
– Не подходите ко мне!
– закричала учительница.
– Не подходите!
– Тетенька, это же Анна Адамовна, - повернулся он к женщине с седыми волосами.
– Наша учительница по литературе. Кроме шуток. Как же это, а? Почему она не узнает меня?
– Не узнает она тебя, колосок мой, - заплакала старуха.
– Ой, не узнает!.. Над ней так издевались, что она умом тронулась...
Анна Адамовна неожиданно успокоилась. Легла на пол лицом к стене и замерла. "Как же так? Как она здесь очутилась? Анна Адамовна - и вдруг... такое вот..."
Девушка отбросила заплетенную косу за плечо и подошла к Цыганку. Только сейчас он заметил, что ухо ее распухло, на нем запеклась кровь.
– Знаешь, мне сначала смотреть на нее было очень страшно. А теперь привыкла. И ты привыкнешь.
– Она вздохнула.
– Давай знакомиться. Меня зовут Таней. А ее, - она указала на седую женщину, - Дарьей Тимофеевной.
– А ты кто?
– недоверчиво покосился на нее Цыганок.
– Как сюда попала?
– До войны, Ванечка, я была студенткой. Как это давно было!..
– закусив пухлую губу, Таня задумчиво посмотрела в потолок.
– А теперь сижу вместе с тобой в камере смертников. Вот и все. О другом не расспрашивай. Не надо.
Анна Адамовна в углу вдруг забормотала, вскочила с места. Жуткими глазами впилась в Ваню.
– Не трогайте меня! Не трогайте меня, а то я гранату взорву! Не подходите ко мне! Люди, бейте их!..
– И неожиданно совсем другим голосом, ровным, полным грусти, продолжала: - Нет, не, надо никого бить. Каждый человек рождается для счастья, каждому оно нужно, как воздух... О счастье человек мечтает даже во сне... "На холмах Грузии лежит ночная мгла. Бежит Арагва предо мною. Мне грустно и легко..."
Несколько минут Анна Адамовна стояла неподвижно, не сводя глаз с оплетенного колючей проволокой, оконца.
Потом опустила голову и тихонько села на пол.
– Неужели она так и не узнает меня?
– Она, Ванюша, никого не узнает...
– За что ее? Что она сделала?
– Трудно сказать, - уклончиво сказала Таня.
"Осторожная, - с уважением подумал о ней Цыганок.
– Лишнего не скажет".
Ваня лег на живот и, подперев руками голову, стал смотреть на оконце. От него на пол падал косой луч, 8 котором суетились золотые пылинки. Где-то на улице прошла машина. Звуки ее постепенно отдалились, и тогда вновь стало слышно, как в коридоре, позванивая ключами, ходит охранник.
Снова зашевелилась, невнятно забормотала в своем углу Анна Адамовна. Цыганок повернул к ней голову, прислушался.
– "Закат в крови! Из сердца кровь струится! Плачь, сердце, плачь..."
Ваня опустил голову на руки.
2
Цыганок лежал на боку, разбирал надписи на стене и пытался представить себе людей, которые их писали. "Ночью забрали Ивана и Герасима. Очередь за мной". "Скорее бы конец. Люда". "Мне отрезали язык и выкололи правый глаз. Завтра расстреляют..."