Цзянь
Шрифт:
Джейк полез в нагрудный карман, извлек оттуда бумажник. Отсчитал достаточное количество йен, чтобы покрыть сумму, занятую им у ростовщика накануне, плюс проценты. Затем добавил еще сто тысяч йен и положил эту стопку купюр на татами.
– Я приношу свои извинения за неудобство, которое причинил вам, оябун, сказал Джейк, снова кланяясь.
– Но вдобавок к деньгам, которые я проиграл в вашем заведении, и тем, что я занял, пытаясь отыграться, я принес достаточно, чтобы оплатить каждую минуту вашего драгоценного времени.
Комото дал знак своему человеку взять деньги и, когда это было сделано, сказал:
–
Бросив паспорт Джейка на татами, на котором за минуту до этого лежали деньги, он повернулся, чтобы удалиться.
– Я знаю, кто вы, оябун, - сказал Джейк.
– И хочу поговорить с вами по одному важному делу.
Стоя к нему вполоборота, японец презрительно процедил сквозь зубы:
– Ты думаешь, произвел на меня впечатление тем, что говоришь на моем языке? Ты думаешь, что произвел на меня впечатление тем, что знаешь кое-какие наши ритуалы? Ты - итеки. И мне не о чем разговаривать с тобой и тебе подобными. Я только пользуюсь вашими деньгами, которые вы по глупости теряете.
– Я прибыл сюда по поводу Ничирена, оябун.
– Не знаю я никакого Ничирена.
– Кеи Кизан был оябуном, как и вы. Между вашими кланами давно идет борьба за Тосима-ку. Может, вы меня все-таки выслушаете?
Глаза Микио Комото сверкнули, и Джейк почувствовал, как опасно нарастает напряженность ситуации. Когда оябун опять заговорил, в голосе его было достаточно холода, чтобы все, находящееся в комнате, покрылось инеем:
– Дела якудзы никого не касаются, кроме якудзы. Возможно, тебе кажется, что ты придумал хитроумный способ пробраться сюда. Позволь разуверить тебя в этом. Ничего более глупого ты не мог придумать. В некоторых, исключительных случаях я беру у итеки не только их грязные деньги. Иногда я беру их жизни, если они меня сердят.
Последнее предложение он почти выплюнул. Полная презрения усмешка скривила его тонкие губы.
– Тоси-сан, - обратился он к своему человеку.
– Убери этого варвара вместе с его паспортом отсюда, да поскорее. В комнате стоит вонь, которой я, как ты знаешь, не переношу.
У него был очень необычный голос: такой высокий, что был бы неприятным, если бы не его богатые модуляции. И громкость его была едва достаточной для того, чтобы слышать то, что он говорит, не напрягаясь. Ее несколько раз перевозили с места на место, и всегда с завязанными глазами. Соответственно, дезориентация была даже более полной, чем темнота, окружающая ее.
– Где я?
– спросила Марианна. В отличие от Джейка, она не говорила по-японски. Только немного на кантонском диалекте китайского языка.
– Вы сегодня ели? Вас вообще хорошо кормят?
– Отвечаю "да" на оба вопроса, - откликнулась она.
– Но у меня плохой аппетит.
– После небольшой паузы: - Я чувствую себя, как крыса в подполье.
– Не понял.
– Я давно уже не вижу белого света.
– Сожалею.
Вспышка, подобная тысячи солнц, и Марианна вскинула руки, закрывая глаза. Она слышала, как он отходит от двери. Сквозь прищуренные веки она видела только изгиб собственной руки, которой прикрылась от резкого света. Сотни вопросов вертелись в ее голове, но она но могла задать ни одного из них, пока не сможет видеть нормально. Не видя собеседника, она чувствовала себя ужасно беспомощной.
–
– Отсюда все эти перемещения, комнаты без окон. Слишком была велика опасность.
– Была? А сейчас?
– И сейчас тоже.
Что он делает? Все звуки прекратились.
– Где я нахожусь?
– опять спросила она.
– В Токио, - ответил он голосом без всякого выражения.
– Более точный адрес вам ни к чему.
Она почувствовала, что он подошел к ней ближе.
– Я начинаю сожалеть, что послушалась вас.
– Не понимаю, о чем вы, - он говорил на грамматически правильном английском языке, но с сильным акцентом.
– Вы живы. И фу находится в надежном месте. Вам не о чем беспокоиться.
– Меня целыми днями держат в кромешной тьме, ничего не объясняя! крикнула она запальчиво.
– Как мне не беспокоиться?
– Честно говоря, я об этом как-то не подумал, - сказал он несколько озадаченным тоном.
– Но уверяю вас, что все это делается, чтобы спасти вас от ваших же врагов.
– А что если вы мне говорите неправду?
– Я вам ни в чем не солгал, вы и сами видели. Все это чистая правда.
– Я уже не знаю, где она, эта правда!
– пробурчала она.
– Плакать будете?
Она вскинула голову. Глаза ее уже привыкли к свету.
– Вы думаете, я доставлю вам такое удовольствие?
– Мне казалось, что именно это делают все женщины, находясь в состоянии, подобному вашему.
– Он был одет в темно-серый хлопчатобумажный костюм превосходного покроя. Накрахмаленный белоснежный воротничок рубашки врезался в его стройную шею. Черные волосы были необычайно густы, и он зачесал их назад, так что его широкий лоб был весь открыт. Узкий подбородок делал его лицо почти треугольным, как у кота. Из всех мужчин, которых знала Марианна, только у Джейка были не менее замечательные глаза. То, что она увидела в их прозрачной глубине, испугало ее, хотя она ни за что не призналась бы в этом даже себе. Он выглядел очень аккуратным и подтянутым. Было очевидно, что этот человек в прекрасной форме.
Несмотря на страх, который она к нему испытывала а может быть, именно благодаря ему, - она почувствовала, как гнев закипает в ее груди.
– Идиот!
– взвизгнула она.
И тут она заметила его руки. Ребра ладоней представляли собой сплошную мозоль, пожелтевшую, как старинная слоновая кость. Полным контрастом к ним выглядели пальцы, такие длинные и изящные, что любая женщина могла бы позавидовать.
Ничирен разглядывал ее с потрясающим спокойствием.
– Мы должны уехать, - сказал он немного погодя.
– Уехать?
– переспросила она.
– Куда?
– Из Токио, - ответил он, будто давая ей исчерпывающее объяснение.
Джейку больше ничего не оставалось делать, как ждать. Он прошел несколько кварталов и, наконец, увидел магазин канцелярских принадлежностей. Там он купил себе небольшой блокнот и шариковую ручку. Неподалеку нашел и науанорен. Отодвинув рукой бисерный занавес, зашел внутрь и уселся за столик в углу. Неподалеку двое стариков потягивали пивко и вдумчиво играли в го, в игру, аналогичную китайской вэй ци. Время для ленча уже прошло, а для обеда еще не наступило, и поэтому в харчевне больше никого не было.