Цзянь
Шрифт:
В этот момент солнце наконец пробилось из-за свинцовых туч и залило их своим золотистым светом. Чжилинь почувствовал, как в нем что-то оборвалось, и ему с невероятной силой захотелось стать полноценным китайцем, каким он был с Май. Идя рядом с Шен Ли, негромко разговаривая с ней, он чувствовал, как его дух освобождается от влияния гвай-ло.
И он вдруг понял, почему он не захотел поселить Шен Ли в своем доме. Есть некая точка, в которой Восток и Запад никогда не сойдутся, несмотря на все усилия Есть одна веха - возможно, такая же простая, как понятие йинь и янь, вокруг которой китаец и гвай-ло будут вечно кружить, как мотыльки вокруг фонаря но никогда не встретятся
Шен Ли, - подумал он, опять бросив на нее свой взгляд.
–
В завершение этой долгой субботы, когда он про водил ее обратно и сам вернулся домой в сгущающихся сумерках, его встретила Афина и сообщила, что носит в себе его дитя.
Долгое время Афина ничего не подозревала. Она знала, конечно, что ее муж чем-то помог Эндрю Сойеру в каком-то важном деле, о котором надо помалкивать. Но ничего больше.
Во время своей беременности она продолжала свои штудии в области китайской истории, политики и культуры. Несколько раз Чжилинь пытался преподать ей основы буддийской религии, но, возможно, из-за своего атеистического воспитания она никак не могла усвоить ее философские понятия. Она с большим рвением изучала археологию, отрасль знания, озарявшую жизнь ее деда и бабки по отцовской линии.
Она сколотила небольшую группу энтузиастов и начала раскопки вблизи Старого Города. Будучи на шестом месяце, она по настоянию Чжилиня сократила свой рабочий день до трех часов. А через месяц и вовсе прекратила работать. К тому времени у нее собралось достаточное количество черепков и костей, чтобы было чем заняться и дома.
Афина не чувствовала перемены в отношении к ней Чжилиня, даже когда ее живот раздулся до положенных природой пределов. Она не чувствовала дефицита духовной связи с мужем, потому что не знала, что такая штука существует в природе. Надо отдать ему должное, Чжилинь пытался объяснить ей неизъяснимое, как в свое время пытался растолковать ей буддийские категории. Хотя Афина и могла расширить свой микромир до уровня макромира, что само по себе было достижением для гвай-ло, но она оказалась не в силах постичь единство мира, которое является самой сутью жизни
Но это не было для него причиной, чтобы любить ее меньше. Он просто не мог любить ее с той силой, которой хотел и обязан был ее любить.
Но постепенно Афина начала чувствовать изменения в силовом поле, окружающем ее Она не знала, в чем тут дело, а просто ощущала, что атмосфера вокруг нее стала не та. Сначала она относила это к своему физиологическому состоянию. Ребенок уже полностью сформировался внутри нее и был очень активным Чем ближе был день родов, тем больше изменялось ее тело, приспосабливаясь к тому, что должно было последовать за рождением ребенка. Все привычное казалось совсем другим.
Когда и почему она начала подозревать, что с Чжилинем не все ладно, она и сама не знала. Грандиозность процессов, происходивших внутри нее, в конце концов сказалась и на ее душевном состоянии. Долгие дни сидела она над своими черепками и костями, потерявшими уже для нее всякий интерес, задумываясь о новой жизни, ожидающей ее. Она злилась на все и на всех. Она чувствовала, что ей не хватает воздуха в этом бессердечном мире.
Она подозревала Чжилиня.
В чем, она и сама не знала. Ей казалось, что она замечает, как уходит куда-то в песок та самая сила, которую она почувствовала в нем с их самой первой встречи. Она ловила себя на том, что вспоминает тот солнечный день на кладбище. Вспоминает, как солнце грело ее щеку, как сладко пели птицы, как смотрел на нее Чжилинь. И за этими воспоминаниями неизменно следовал чудовищный шквал ее сегодняшних подозрений.
Она хотела, чтобы он был с ней чаще, она прямо-таки приходила в отчаяние от одиночества. В такие минуты она охватывала свой вздувшийся живот, как будто хотела защитить еще не рожденное дитя от безотцовщины. Мысль, что муж может покинуть ее, наполняла Афину безрассудным страхом. Остаться одной с ребенком на руках в объятом смутой Китае, в стране,
Но затем она закрывала глаза, заставляя себя дышать глубоко и ровно, пока не успокоится. Придя в себя, она спрашивала себя, что с ней такое творится? Чжилинь любит ее, полюбит он и малыша. И куда он запропастился? Почему он не идет? И с этой мыслю она засыпала.
Что касается Чжилиня, то он, бывая с Шен Ли, не чувствовал за собой вины. Во-первых, в те времена все в Китае имели любовниц. Во-вторых, - и это главное, - он не чувствовал, что его встречи с Шен Ли каким-либо образом отдаляют его от Афины и новорожденного младенца, которого она нарекла Джейком в честь своего деда-археолога. Поскольку та часть его души, которую Афина не могла понять, теперь нашла для себя подкормку, он стал счастливее, свободнее.
После того, как Шен Ли вошла в его жизнь, тот скрытый страх, который он испытывал перед Афиной, куда-то улетучился. Лаская Шен Ли, он не испытывал того ощущения, будто теряет себя. Наоборот, то, что отнимала у него любовь к гвай-ло, беззаветная преданность Шен Ли ему возвращала. Менее чем через два года после того, как он забрал ее у Цзю Симина, она родила ему мальчика. Он явился в этот мир на целых шесть недель раньше положенного срока желтушным недомерком. Шен Ли день и ночь хлопотала над малышом, позволяя себе поспать час или два вместе с ним, но не более того. Чжилинь старался быть с ней так долго, как мог себе позволить, но понимал, что этого явно не достаточно. Примерно год назад он забрал ее из дома своего приятеля и поселил ее в Маленьком домике, который специально купил для нее.
Но были и другие трудности, которые надо было преодолевать. Рождение ребенка только осложнило их. Война с Японией, которая так долго бродила над страной, как грозовая туча, в конце концов грянула. Сражения развернулись по всему северо-востоку, и Шанхай стал прифронтовым городом. Какое-то время армия сдерживала натиск японской военной машины, но Чжилинь понимал, что неизбежный конец близок.
Начало военных действий, естественно, сделало тайну происхождения Шен Ли еще более опасной. Настолько опасной, что Чжилинь не решился нанять ома няньку - для младенца, чтобы облегчить существование Шен Ли, боясь, как бы информация о ее японском происхождении не просочилась в город. В параноидальном климате Шанхая она тогда бы просто не выжила.
Теперь Чжилиню надо было думать и о детях, что особенно его жизнь. Шел октябрь 1936 года. Японская армия заняла большинство крупных городов на севере. Они контролировали все главные пути сообщения. На юге в их руках оказалась обширная территория от долины реки Янцзы до самого Гуанчжоу. Да и на Шанхайском плацдарме они уже начали перехватывать инициативу
Для страны наступил тот критический момент, который Чжилинь давно предвидел. Пришло время, когда он должен был начинать действовать, иначе его шанс будет упущен навсегда. Это, конечно, будет связано с огромными жертвами для него самого. Какими, пока трудно было сказать, поскольку последствия его действий скажутся не так скоро. И он также понимал, что в большой игре, которую он затевал, как и в вэй ци, сделанного хода не вернешь.
Когда он был с Афиной или с Шен Ли, когда он держал на руках детей, он чувствовал, что его решимость колеблется. Он не мог тогда не думать о боли, которую он неминуемо принесет людям, которых любил больше всего на свете. Но он также понимал, что это в нем говорит эгоист. Кроме человеческих страданий есть еще и агония страны, погибающей на его глазах. И если его усилия помогут свернуть страну с этого самоубийственного пути, то любые жертвы будут оправданы.
Тем не менее, находясь рядом с Афиной или с Шен Ли, он очень страдал. Глубокой ночью он бесшумно подымался с постели, покидая тепло и уют, создаваемый женским телом. И сидел, прислушиваясь к шорохам ночи, совсем один в огромной мире, и слезы жалости к самому себе катились по его щекам.