Д'Артаньян в Бастилии
Шрифт:
— Ох, от всех твоих расчетов и уловок у меня голова идет кругом. Хорошо, я буду хранить нашу тайну, как и прежде. Но прошу тебя, не заставляй ждать слишком долго. Поскорее отпусти Анну, и мы с ней уедем из Парижа в тот же день…
— Ты хочешь сказать «в ту же ночь»! Не забывай, вас не должны видеть!
— Да-да, конечно! — согласился Перье. — Но прошу тебя об одном. Анри, будь осторожен. Звезды говорили и говорят, что конец года и всю зиму тебе надо быть крайне осторожным. Тебе грозит опасность со всех сторон.
— Позволь и мне тебя попросить об одной вещи. Не суй нос в мои дела, сиди тихо, слушайся Годо, и тогда ты скоро сможешь забрать свою помешанную доченьку и уехать
Произнеся последнюю фразу, которая, если принять во внимание свойства натуры Бежара, в последних главах раскрытые достаточно полно, приобрела в его устах смысл далеко не такой безобидный, каким он мог показаться Антуану Перье, а скорее — зловещий; произнеся ее, алхимик молча кивнул старшему брату, аккуратно сложил оба листа бумаги и вышел вон. Бежар кликнул горбуна, который не замедлил явиться на зов, и спустился в чулан, где пробыл довольно долго, оставив Годо снаружи — следить, чтобы ему не помешали. Закончив свои таинственные занятия в чулане, алхимик прошел в комнату, где его ждал обед.
Подкрепив свои силы, Бежар дал время своему слуге-сообщнику убрать со стола и, не скрывая более своего торжества, произнес:
— Дело сдвинулось с мертвой точки, Годо.
Горбун закивал головой и промычал нечто одобрительное.
— Подожди еще немного, мой верный Годо, и я освобожу тебя от этого святоши в латаной одежонке. Скоро все переменится. А пока отправляйся в Люксембургский дворец и спроси там господина Сюффрена. Ты передашь ему вот эту бумагу и, поклонившись, уйдешь. Если отцу Сюффрену вздумается приставать к тебе с расспросами, не стесняйся показать, что ты не можешь говорить. Будет даже лучше, если он поскорее поймет, что ты не прикидываешься. Тогда он сообразит, что даже под пыткой из тебя нельзя выудить ни словечка. Не бойся, не бойся! — прибавил он, уловив тревожный вопрос в глазах горбуна. Поручение неопасное. Я просто так сказал… К слову. Только вручишь бумагу, сразу же уходи. Да смотри, чтобы он не приказал проследить за тобой. Возвращаясь, будь настороже. Если увидишь, что за тобой кто-то следит, убей этого человека.
Годо ушел. Оставшись один в комнате, Бежар достал ларец и попытался открыть его тем же ключом, который получил от Арамиса.
— Проклятие! — воскликнул Бежар через некоторое время. — Должен быть еще один ключ!
Он еще долго вертел ларец в руках и колдовал над замком, но наконец убедился в полной тщетности своих попыток открыть его. «Ничего, — сказал себе Бежар. В конце концов его можно распилить или взломать». И он, предварительно заперев входную дверь на ключ, чтобы Антуану Перье не вздумалось покинуть дом, отправился вздремнуть.
Между тем Годо благополучно добрался до Люксембургского дворца, где попросил стражников вызвать отца Сюффрена. Так как природа обошлась с ним весьма немилостиво, снабдив злополучного слугу мэтра Бежара горбом, а кроме того, еще и лишив дара членораздельной речи, он предусмотрительно написал на листе бумаги имя отца Сюффрена, каковой лист и вручил стражнику, оставшись дожидаться у главного входа во дворец. Получив столь странный вызов, иезуит поспешил выйти к дворцовым воротам. Горбун подковылял к нему и с низким поклоном вручил лист, переданный ему хозяином. Мычание посланца в ответ на вопросы быстро убедило духовника Марии Медичи в бесплодности попыток узнать больше. Тогда он развернул сложенный лист и прочел содержание послания. Это была та самая расписка, которую Арамис должен был потребовать от Бежара, принимаемого всеми за Антуана Перье. Арамис должен был сделать это, но не сделал. Однако сейчас иезуит Сюффрен держал в руках несомненно ту самую бумагу, которую хотел получить. Размашистая подпись «Антуан Перье» также свидетельствовала о том, что именно в обмен на этот документ следовало передать лейб-медику ключ от тайника.
Когда Сюффрен, удовлетворенный текстом расписки, в котором упоминались только имена отца и дочери Перье, поднял глаза, горбатого посланца и след простыл. Иезуит поглядел по сторонам. Никого! После чего отцу Сюффрену оставалось лишь получше спрятать бумагу с подписью Антуана Перье и возвратиться во дворец. Иезуит был совершенно уверен, что мрачноватый курьер был послан Арамисом, который успешно справился со своей частью сложного и опасного задания, возложенного на них Орденом, и, преследуемый агентами кардинала, был вынужден скрыться в тихой обители миноритов. Более того, Сюффрен отметил про себя, что лучшего посланца Арамису было трудно выбрать. Немой горбун не мог выдать никого даже при желании, а расписка свидетельствовала только против Перье, изобличая его в краже драгоценного ларца королевы-матери. Таким образом, иезуит не только не заподозрил в горбуне посланца Бежара, но нисколько не усомнился в том, что все идет по плану, не догадываясь об истинном положении вещей.
Каким образом стало возможным то, что случилось?
Откуда Бежар получил необходимый документ? Ответ столь же прост, сколь и удручающ. Из рук самого Антуана Перье.
Черная натура рождает черные мысли; так и алхимик Бежар, требуя от старшего брата, которого он воспринимал как живой укор всей своей жизни, подпись на листе специально принесенной бумаги, имел в виду свой дьявольский план. Получив бумагу, где старший брат отказывался от всяческих отношений с младшим, занимавшим доходную должность при дворе Марии Медичи, Бежар спустился в чулан, где применил свои познания в практической алхимии, обработав бумагу соответствующими реактивами так, что строки, начертанные рукой Антуана Перье, исчезли без следа. Осталась лишь его собственноручная подпись. Затем Бежар переписал бумагу заново. Второй лист Бежар пока оставил у себя.
Глава пятидесятая
Марен Мерсенн — генеральный секретарь ученой Европы
Первым пришел в себя Портос.
— Вот так аббат! — восторженно проревел он, заключая Арамиса в свои объятия.
Атос встревожился. Ему показалось, что Арамис перестал дышать. Так оно и было в действительности, но их дальновидный друг, увидев, что Портос распростер могучие длани, успел принять меры. Он поступил соответственно своему положению и сану, вознеся горячие молитвы всем святым угодникам… и уцелел.
— Хороши же вы, Портос, нечего сказать, — проговорил он, отдышавшись. Я спасаю вас от гибели, и в благодарность за это вы пытаетесь меня задушить!
— Дорогой Арамис! Вы явились перед нами в последний момент словно ангел-хранитель! — воскликнул Атос. — Как вам это удалось, друг мой?!
— Да-да, расскажите нам! — подхватил Портос. — И где, черт меня побери, вам удалось раздобыть карету де Кавуа?!
Последний вопрос, казалось, не обрадовал Арамиса, и он счел за лучшее сделать вид, что не слышал его.
— Все очень просто. Я уже упоминал о том, что некоторые люди из окружения герцога Орлеанского незаслуженно дарят меня своим расположением и доверием. Так как я не смог оправдать его в полной мере, вызвав интерес его высокопреосвященства, в чем вы и сами убедились на улице Бриземиш, я был вынужден искать убежища в каком-нибудь укромном месте, чтобы переждать там, покуда страсти не утихнут. Вы получили мою записку?
— Ее принес, нам Гримо.
— Молодчина, Гримо. Кстати, где он?
— На запятках кареты, — ответил Атос. — Вы можете не беспокоиться о нем и продолжать.