Д. Л. Браденбергер Национал-Большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956)
Шрифт:
взглядами в будущем. В конце концов, говорил Сталин, «теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас рабочая — у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость» [82] .
Чем можно объяснить подобный поворот? Вероятно, партийная верхушка разочаровалась в идеологическом курсе предыдущего десятилетия, в особенности, в его материалистических и антипатриотических аспектах. Осознав абстрактность и безжизненность подобных идей для эффективного объединения полуобразованного населения СССР [83] , Сталин и его соратники начали поиски более прагматичной, популистской альтернативы, с акцентом на довольно сомнительное с точки зрения марксизма понятие «социалистического отечества». К середине 1930 годов газета «Правда» открыто пропагандировала новые взгляды: «пламенное чувство безграничной любви, беззаветной преданности своей родине, глубокой ответственности за ее судьбы и оборону». Подобными лозунгами пытались собрать под знамена дела пролетариата людей, не имеющих отношение к рабочему классу: от крестьян (А. С. Молокова) до ученых (академик А. Богомолец) и исследователей Арктики (О. Ю. Шмидт) [84] . Другими словами, старым ортодоксальный взгляд на классовую интернационалистическую лояльность был вытеснен в первой половине 1930 годов новым пониманием патриотической преданности, вращающимся вокруг на удивление взаимозаменяемых понятий «родины» и «отечества». Пропагандистская кампания, предпринятая впервые в 1917 году и стремящаяся объединить все части общества под единым знаменем, была представлена в знаменитой статье Г. Васильковского в газете «Правда» от 28 мая 1934 года. Вторя заявлению Сталина 1931 года, он писал, что Маркс и Энгельс были правы — «рабочие не имеют отечества», однако Октябрьская революция 1917 года коренным образом изменила положение вещей, дав жизнь государству рабочих в обстановке капиталистического окружения [85] . В таких условиях патриотическая преданность отечеству являлась не только возможной, но и необходимой. Более
82
И. В. Сталин. О задачах хозяйственников: Речь на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности, 4-го февраля 1931 г.//Вопросы Ленинизма. М., 1934. С. 445.
83
Доказательством может служить сталинская критика пропаганды Коминтерна в 1934 году как чрезвычайно схематичной и туманной. По словам Г. Димитрова, Сталин, осуждая материалистический подход, заметил: «людям не нравится марксистский анализ, большие фразы и обобщающие предложения. Это еще одно наследство от времен Зиновьева». См. запись от 7 апреля 1934 в: Георги Димитров, Дневник (9 март 1933-6 февруари 1949). София, 1997. С. 101.
84
Советский патриотизм//Правда. 1935. 19 марта. С. 1; А С. Молокова. И я говорю сынам: Защищайте нашу страну//Правда. 1934. 18 июня. 2; А. Богомолец. Почва, которая рождает героев//Правда. 1934. 18 июня. С. 3; За родину//Правда. 1934. 9 июня, С. 1.
85
Г. Васильковский. Высший закон жизни//Правда. 1934. 28 мая. С. 4. Речь тов. В. М. Молотова о новой конституции/ Правда. 1936. 30 ноября. С. 2.
86
Речь тов. В.М. Молотова о новой коституции // Правда. 1936. 30 ноября. С.2.
87
К. Радек. Советский патриотизм/ Правда. 1936. 1 мая. С. 6.
Поворот в сторону популизма дополнил этот отход от классового принципа как единственного принципа организации советского общества. Еще в конце 1920 годов А. М. Горький и другие, будучи озабоченными мобилизацией общества, утверждали, что для популяризации нарождающегося патриотического курса можно использовать в качестве героев рядовых граждан, «своим примером» доказывающих преданность родине. Как объяснял редактору «Правды» Г. К. Орджоникидзе, «окружать славой людей из народа — это имеет принципиальное значение. Там, в странах капитала, ничто не может сравниться с популярностью какого-нибудь гангстера Аль Капоне. А у нас, при социализме, самыми знаменитыми должны стать герои труда, наши Изотовы» [88] . Повышенное внимание к народному героизму, заментно контрастирующее с ориентацией на безымянные общественные «силы, принятой в 1920 годы, привело к возникновению по существу нового жанра агитационной литературы. Благодаря известным проектам, например многотомным изданиям «Истории фабрик и заводов» и «Истории Гражданской войны в СССР», выходивших по непосредственной инициативе и при поддержке Горького, началось формирование нового пантеона советских героев, социалистических мифов и современных легенд. «Поиск полезного прошлого» сосредоточился не только на ударниках промышленности и сельского хозяйства, но затронул и выдающихся старых большевиков-революционеров, деятелей, ответственных за планирование промышленного комплекса, партийных лидеров, комсомольских чиновников, активистов Коминтерна, героев Красной армии, нерусских из парторганизаций советских республик и даже известных сотрудников НКВД [89] . Предполагалось, что подобные популистские, героические сказки о недавнем прошлом должны обеспечить общий нарратив, с которым сможет соотнести себя все общество в целом, — то есть объединяющую идею, охватывающую гораздо большую часть населения, нежели принятая в предшествующем десятилетии узкая и безличная установка на класс.
88
Из рассказа Я. Я. Мушперта, цит. по: С. Р. Гершберг. Работа у нас такая; Записки журналиста-правдиста тридцатых годов. М., 1971. С. 321.
89
Из переписки А. М. Горького//Известия ЦК КПСС. 1989. ЛЬ 3. С. 183-187; С. В. Журавлев. Феномен «Истории фабрик и заводов». М., 1997. С. 4-5, 153-154, 180-181; А. М. Горький и создание «Истории фабрик и заводов». М., 1959. С. 3-12; А. В. Митрофанова и др. Итоги и перспективы изучения истории предприятий СССР//Рабочий класс страны советов. Минск, 1980. См. особенно с. 365-366. Термин «поиск полезного прошлого» был введен в современную историографию Г. Коммаджером — см.: Henry Steele Commager. The Search for a Usable Past and Other Essays in Historiography. New York, 1967. P. 3-27.
Повседневный «героизм» как отражение новых тенденций социалистического реализма и веры Сталина в традиционалистскую идею о «великих личностях в истории», стал центральной темой Первого Всесоюзного съезда советских писателей в 1934 году [90] . После съезда писатели были мобилизованы на создание литературных произведений, которые обогатили бы и подробно описали новый советский Олимп с его пантеоном современных героев. Важной составляющей агитации стали кинофильмы: «Встречный», «Чапаев», «Веселые ребята», «Цирк», «Граница», «Летчики», «Семеро смелых», «Волга-Волга». Типичными для этого типа пропаганды являются последние сцены из фильма Г. В. Александрова «Светлый путь», позднего образца данного жанра. Торжественно открывая павильон на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке (ВСХВ), героиня, волшебным образом превратившаяся из безграмотной домработницы в стахановку, затем в инженера текстильной фабрики, а потом и в депутата Верховного Совета, поднимается на трибуну и обращается к собравшимся с воодушевляющими стихами из центральной песни фильма «Марш энтузиастов»: «В буднях великих строек, / В веселом грохоте, в огнях и звонах, / Здравствуй, страна героев, / Страна мечтателей, страна ученых!». Будучи популистской и прагматичной, кампания была нацелена на побуждение к действию конкретным примером, а также на мобилизацию советских граждан различного социального происхождения, рода деятельности и этнической принадлежности под общим знаменем советского патриотического героизма.
90
О возникновении героя социалистического реализма см.: Katerina Clark. The Soviet Novel: History as Ritual. Chicago , 1980. C. 34-35, 72, 119, 136-148, 8-Ю; Clark. Little Heroes and Big Deeds: Literature Responds to the First Five-Year Plan//Cultural Revolution in Russia , 1928-1931/Ed. Sheila Fitzpatrick. Bloomington , 1978. C. 205-206; Clark. Petersburg : Crucible of Cultural Revolution. Cambridge, Mass., 1995. См. особенно p. 265-266 278-288. Хотя в классическом марксистском изложении исторического материализма личность в истории играет далеко не первостепенную роль в 1931 году Сталин признал выдающуюся роль личностей, правильно понимающих возможности и ограничения, накладываемые историческим контекстом, и знающих, как эти условия изменить. См.: Беседа с немецким писателем Эмилем Людвигом//Большевик. 1932. № 3. С. 33; также И. Мерзон. Как показывать исторических деятелей в школьном преподавании истории//Борьба классов. 1935. Ш 5. С. 53-59; История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков): Краткий курс. М., 1938. С. 16. Горький и А. Н. Толстой, а также некоторые другие писатели первыми высказались за необходимость поиска новых героев, в чем их поддержал А. А. Жданов. См. Первый Всесоюзный съезд советских писателей, 1934: Стенографический отчет. М., 1934. С. 8,17, 417-419, 4. 1
Конечно, неправильно было бы называть кино главным двигателем пропаганды — в большей степени агитационная кампания опиралась на книги и иллюстративные материалы, лавинообразными потоками выходившие из печатных станков. Огромными тиражами появлялись произведения об истории партии и альбомы с картинками, подробно описывающие героические подвиги на стройплощадках и предприятиях, в том числе и в союзных республиках или в таких научных областях, как аэронавтика и полярные исследования [91] . Старые большевики (например, А. С. Енукидзе и Я. Э. Рудзутак), а также выдающиеся руководители промышленности (Ю. Л. Пятаков), партийные деятели (П. П. Постышев), комсомольские вожди (А. В. Косарев), коминтерновцы (О. А. Пятницкий), командиры Красной Армии (М. И. Тухачевский, А. И. Егоров), руководители партий союзных республик (Ф. Ходжаев) и сотрудники НКВД (Г. Г. Ягода, Н.И. Ежов) получили огромное признание. Казалось, им предначертано самой судьбой украсить страницы изданий официальной пропаганды на долгие годы вперед. Как говорилось выше, книги, плакаты и фильмы были необходимы для тщательной разработки советского полезного прошлого. Они дополняли вымышленных героев социалистического реализма личностями, ставшими известными и уважаемыми за первые пятнадцать лет советской власти.
91
Лучшие исследования стахановской иконографии представлены в: Clark. The Soviet Novel; Lewis H. Siegelbaum. Stakhanovism and the Politics of Productivity, 1935-1941. Cambridge , Eng. , 1988. 223-246; Victoria E. Bonne H. The Iconography of the Worker in Soviet Art//Mokmg Workers Soviet Power, Class, and Identity/Ed. Lewis H. Siegelbaum and Ronald Grigor Suny. Ithaca , 1994. P. 362-364, 373-375.
Важно подчеркнуть в данной связи, что в это время была пересмотрена не только роль личности в истории. Сама история с ее почитанием традиций и святых имен, с празднованием важных годовщин вернулась на передний план как эффективный катализатор патриотических чувств [92] . В сентябре 1931 года Народный комиссариат просвещения (Наркомпрос), в русле общего отказа от обществоведческого курса, вновь сделал историю самостоятельным предметом и объявил о своем намерении разработать официальную историческую учебную программу и учебники [93] . Как отмечает один из исследователей, если раньше учителей обществоведения заботили главным образом определения, описания и сравнения универсальных понятии (таких, как пролетариат, феодализм или революция), то теперь они должны были рассказывать об отдельных пролетариях, признаках развития феодализма в различных государствах; причинах, процессах и последствиях революций [94] . Интерес к «отдельным пролетариям» является подтверждением возникшей в это десятилетии ориентации на народных героев, принадлежащих к самым разным культурным сферам или профессиям. Утверждая, что «в стране победившего пролетариата история делается мощным орудием гражданского воспитания», в середине 1930 годов «Правда» озвучивала те же настроения: «… По героическим образцам прошлого и современности эти поколения должны создать непреклонных революционеров-коммунистов, борцов и строителей» [95] .
92
О различных трактовках возрождения истории см.: Е. Добремо. «Занимательная история»: Исторический роман и социалистический реализм//Соцреалистический канон, Сборник статей/Под ред. X. Понтера и Е. Добренко. СПб., 2000. 0.874-895; Karen Petrone. Life Has Become More Joyous, Comrades: Celebrations in the Time of Stalin. Bloomington, 2000. P. 11-12,150,158.
93
Справочник партийного работника. Вып. № 8. М., 1934. С. 350-355. О неэффективности подобных методов преподавания см.: HP 25s/a/3/24-25; HP 40/а/4/31.
94
George Enteen. The Soviet Scholar-Bureaucrat: M. N. Pokrovskii and the Society of Marxist Historians. University Park , 1978. P. 189; Klas-Goran Karlsson. History Teaching in Twentieth-Century Russia and the Soviet Union : Classicism and Its Alternatives//Schools and Society in Tsarist and Soviet Russia/Ed. Ben Eklof. London , 1993. P. 215; Peter Копеспу. Builders and Deserters: Students, State, and Community in Leningrad , 1917-1941. Montreal, 1999. P. 154-157.
95
Знать и любить историю своей Родины//Правда. 1936. 7 марта. С. 1.
Однако, как оказалось, переход от междисциплинарной педагогики обществоведения 1920 годов к преподаванию, основанному на крайне дифференцированном учебном плане, не осуществим в одночасье. В некоторых образовательных учреждениях истории продолжали учить бессистемно. Как отмечал один из современников этого перехода, во многих школах номинально дифференцированные предметы по-прежнему преподносились ученикам в качестве подразделений единой обществоведческой науки. Таким образом, на деле мало что изменилось. Неудачи с проведением реформ в жизнь отчасти объясняются сопротивлением идейных коммунистов Наркомпроса, отстаивавших значимость сдававшего свои позиции обществоведения для советского общества [96] .
96
ШКМ: Программы. 1 изд. М., 1932; ФЗС: Программы. 2 изд. М., 1932; К. Мальцев. За марксистско-ленинское содержите школьных программ М., 1932. С. 15-20.
Разрыв с обществоведением на административном и местном уровне происходил нерешительно, что повлекло за собой дальнейшее вмешательство сверху. В августе 1932 года ЦК ВКП (б) вновь подверг критике методики преподавания 1920 годов, требуя вернуть в школы учебники, экзамены в конце года и принять меры по усилению авторитета и повышению компетентности учителей. В постановлении, подчеркивающем важность «воспитания и обучения», содержалось напоминание Наркомпросу выпустить давно обещанную учебную программу по истории и, кроме того, отмечалось что в остальных дисциплинах, включая литературу и географию историческим вопросам также не уделяется должного внимания [97] . Вышедшая спустя полгода третья резолюция явно свидетельствовала о возросшем недовольстве партийного аппарата педагогическими кадрами. Разочарованный тем, как неуверенно проходит преобразование учебных программ, ЦК взял на себя прямой контроль над содержанием данных курсов, заключив, что обеспечить надлежащее обучение можно только путем создания стабильных учебников [98] .
97
Справочник партийного работника. Вып. 8. С. 355-359
98
Там же. С. 359-360.
Реакция Наркомпроса последовала летом 1933 года, когда наконец-то была издана давно ожидаемая программа преподавания истории, а также один за другим выпущены три учебника [99] . Несмотря на выпуск требуемых программы и учебников, опрос, проведенный Наркомпросом в 1933-1934 годы, выявил серьезные проблемы, продолжавшие препятствовать улучшению качества преподавания истории. В ходе опроса, проведенного в 120 школах в 14 регионах среди более чем 100.000 детей, был отмечен некоторый прогресс в общей успеваемости учеников по истории, однако при этом не обошлось и без значительных недоработок. Во-первых, школьники плохо представляли себе исторические события. Восприняв общие схематические рамки (например, идеи классового конфликта), они не могли связать понятия с определенными историческими контекстами. Во-вторых, ученики (а также их учителя) не умели пользоваться картами при обсуждении событий. В-третьих, они слабо понимали последовательность исторических событий, их взаимосвязь, важность хронологической последовательности в документировании исторического прогресса. И, наконец, у учеников было слабо развито чувство исторической перспективы: очень часто при оценке и разборе событий предшествующих эпох они руководствовались современными критериями [100] .
99
Программы средней школы. 2-е изд. М., 1933; Я. М. Никольский. История: Доклассовое общество, Древний Восток, Античный мир. Учебник 5-го класса средней школы. Мм 1934; А. И. гуковский, О. В. Трахтенберг (и В. И. Вернадский). История: Эпоха феодализма. Учебник для средней школы, 6-7-й годы обучения. М., 1933; А. Ефимов и Н. Фрейберг: Итория : Эпоха промышленного капитализма. Учебник для средних школ. М., 1933. Об учебнике Никольского., см.: ГАРФ 2306/69/2178.
100
Л. П. Бущик. Очерк развития школьного исторического образования СССР. М., 1961, С. 255 (вследствие утраты или уничтожения архивных материалов во время реорганизации и перемещения фондов Наркомпроса в государственное хранилище РСФСР в начале 1960 годов невозможно проверить некоторые данные, содержащиеся в очерке Бущика). О встрече учителей обществоведения в Наркомпросе в марте 1934 года, подтвердившей сложность и запутанность существующей программы для эффективного преподавания см.: ГАРФ 2306/69/2177/68-69об; также Я Ерин. Из опыта преподавания истории в школе//История в средней школе. 1934. № 1. С. 57-59; Я. Гриневич. Учебник истории в самосознательной работе учащихся средней школы//История в средней школе. 1934. № 1. С. 11-20.
Исследование Наркомпроса не стало доступным широкой публике, но партийное руководство использовало его выкладки. В начале марта 1934 года А. И. Стецкий, А. С. Бубнов и А. А. Жданов представили на заседании Политбюро отчеты о недостатках учебной программы по истории [101] . Среди выступавших был и Сталин. Стенограмма заседания не сохранилась, и картину происходящего можно составить, опираясь исключительно на пересказ слов Сталина Стецким, сделанный через десять дней в Коммунистической академии:
101
РГАСПИ 17/3/942/7-8; 17/120/358/72. Более подробно см.: А. М. Дубровский. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепции истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930-1950 гг.). Брянск, 2005. С. 170-206.
«На последнем заседании Политбюро был поставлен тов. Сталиным вопрос о преподавании истории в нашей средней школе. Но отсюда, по-видимому, необходимо будет сделать ряд выводов и для преподавания истории в высших учебных заведениях и о разработке исторических наук в научно-исследовательских институтах. … История исчезла [года три тому назад], ее подменили преподаванием общественных наук. …Историю в конце концов восстановили. Были в прошлом году созданы учебники. Но эти учебники и сама постановка преподавания далеки от того, что нам нужно, и об этом говорил т. Сталин на заседании Политбюро. Эти учебники и сама постановка преподавания ведутся таким образом, что история подменяется социологией. Это наша общая беда. Мы имеем и в учебниках и в самом преподавании целый ряд схем исторических периодов, общую характеристику экономических систем, но, собственно говоря, гражданской истории, того, как происходили события, как делалась политика, вокруг чего развертывалась классовая борьба — такого рода истории у нас нет. …Вообще получилась какая-то непонятная картина для марксистов — какое-то стыдливое отношение — стараются о царях не упоминать и о деятелях буржуазии стараются не упоминать. …Мы не можем так писать историю! Петр был Петр, Екатерина была Екатерина. Они опирались на определенные классы, выражали их настроения, интересы, но все же они действовали, это были исторические личности, но об этой эпохе надо дать представление, о тех событиях, которые происходили тогда, кто правил, каковы были правительства, какую политику проводили, какие события разыгрывались. Без этого никакой гражданской истории у нас быть не может» [102] .
102
Архив РАН 350/1/906/1-3об; А. М. Дубровский и Д. Л. Бранденбергер. Гражданской истории у нас нет: Об одном выступлении И. В. Сталина весной 1934 г. //Проблемы отечественной и всемирной истории. Брянск, 1998. С. 96-101.