Д. Л. Бранденбергер Национал-Большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956)

Бранденбергер Давид

Хотя в программу системы партийного образования конца 1940-х годов входили такие предметы, как диалектический материализм, политэкономия и международные отношения, по многим параметрам она почти не отличалась от школ политграмоты 1920-х. Основными предметами были история партии и история СССР – в Московской партшколе им была посвящена пятая часть двухгодичной программы. Сопоставимым с ними по количеству учебных часов было только изучение русского языка и литературы, которое было необходимо для овладения функциональной грамотностью. Эти предметы рассматривались как профилирующие не только в московских кружках, но и на курсах, семинарах и консультациях по всей стране [779] .

779

РГАСПИ 17/132/103/30, 44.

Чаще всего, изучение истории партии сводилось к пересказу текстов «Краткого курса истории ВКП (б)». Все учебные планы, дискуссии, задания и экзамены были ориентированы на это издание [780] . Даже тем из учащихся, кто более или менее усвоил содержащийся в этом учебнике материал и хотел перейти к более основательным пособиям, рекомендовали прочесть «Краткий курс» еще раз [781] .

И это был весьма разумный совет, если учесть низкий уровень общего образования коммунистов [782] . Они и «Краткий курс» находили трудным для восприятия, в особенности, один из разделов IV главы, «О диалектическом и историческом материализме», смысл которого был слишком абстрактным для них [783] . Поэтому преподаватели, не имея возможности заменить этот учебник другим, старались дополнить его менее заумными пособиями, излагавшими тот же материал в более доступной форме [784] . В одном из внутренних документов Агитпропа 1945 года говорилось, что «коммунисты с низкой общей и политической грамотностью еще не могут изучать "Краткий курс истории ВКП (б)" и нуждаются в популярных беседах по текущей политике, истории партии, уставу ВКП(б)». Сталин тоже признал это год спустя в беседе с ведущими идеологами партии [785] . Воспользовавшись этим, Агитпроп поспешил выпустить в конце 1940-х – начале 1950-х годов целую серию дополнительных брошюр, проспектов, учебных планов и списков литературы, которые должны были помочь коммунистам в освоении партийного катехизиса [786] .

780

См., например: РГАСПИ 17/132/103/30.

781

ЦАОДМ 5/1/60/9, 4, 12; 5/1/87/19.

782

См., например: ЦАОДМ 5/1/81/225, 23об.

783

РГАСПИ 17/132/454/7. Этот раздел, как известно, был написан самим Сталиным.

784

ЦАОДМ 3/81/228/74, 1-9.

785

РГАСПИ 17/125/311/149. В качестве вводного текста к изучению курса Сталин предложил собственную «Краткую биографию»; см.: 629/1/54/23. О низком уровне агитации в массах см.: Boterbloem. Life and Death. P. 131-133.

786

См., например: Партия большевиков в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции: Консультации к VII главе «Краткого курса истории ВКП (б)». М., 1949; Партия большевиков в борьбе за восстановление и дальнейшее развитие народного хозяйства СССР в послевоенный период: Консультации к XIV теме учебного плана кружков по изучению «Краткого курса истории ВКП (б)». М., 1950; Партия большевиков в борьбе за диктатуру пролетариата: Консультации к V, VI и VII главам «Краткого курса истории ВКП (б)»/Под ред. Г. Д. Костомарова. М., 1951; см. также: РГАСПИ 17/132/103/6. Эти брошюры продолжали дело, начатое еще до войны такими пособиями, как: В помощь изучающим историю ВКП (б) — консультации к II главе «Краткого курса истории ВКП (б)». М., 1939; В помощь изучающим историю ВКП (б) — консультации к V главе «Краткого курса истории ВКП (б)»/Под ред. А. М. Гуревича. М., 1940; и т. д.

Помимо неудобочитаемости, с «Кратким курсом» возникала еще одна сложность. Хотя он постоянно издавался в послевоенную эпоху, «Краткий курс» по-прежнему выходил в издании 1938 года и в контексте поздних 1940 годов радикально расходился с официальной пропагандой [787] . Понятно, что никакого упоминания о закончившейся войне в учебнике не было. И, что не менее важно, он был написан слишком рано, чтобы отразить то огромное воздействие, какое оказал на мировоззрение советских людей национал-большевизм с его основополагающими догматами — популизмом, руссоцентризмом и идеей сильной государственной власти. В результате, изучающим «Краткий курс» трудно было связать его с реальностью послевоенного советского общества [788] . Отчасти этот недостаток возмещался публикацией сталинской работы «О Великой Отечественной войне», в которой воспроизводились его знаменитая речь 7 ноября 1941 года и послевоенный панегирик русскому народу. Той же цели служило в конце 1940-х годов издание таких книг, как «Наша великая Родина», где создавался руссоцентристский контекст, в который удачно вписывались цитаты из «Краткого курса» [789] .

787

Единственным изменением, внесенным в текст, было снятие «врагов народа» вроде Н. И. Ежова. Все предложения по более существенной корректировке текста отметались, даже если они исходили от таких авторитетных лиц, как Б. Волин. См.: РГАСПИ 17/125/254/218-219; 17/132/464/10-12.

788

Как отмечает М. Байтальский, в учебнике отсутствовали даже такие слова и понятия, как «родина» и «советский патриотизм»: Mikhail Baitalsky. Notebooks for the Grandchildren: Recollections of a Trotskyist Who Survived the Stalin Terror/Transl. by Marilyn Vogt-Downey. Adantic Highlands, 1995. P. 101. Еще большее недовольство идеологов вызывал тот факт, что в «Кратком курсе» поднимались вопросы, не считавшиеся более актуальными, – например тема дружбы народов, которая, по замечанию одного из сотрудников Агитпропа, в середине 1940-х годов в прессе уже почти не затрагивалась. См, РГАСПИ 17/125/340/71.

789

Наша великая Родина/Под ред. А. М. Панкратовой, Б. М. Волина и др. М., 1946,1949, 1953.

Стремление приспособить программу обучения к возможностям учащихся видно также на примере популярных лекций, читавшихся в Московской области в 1946 году: «1) Речь т. Сталина от 9.02.46 г.; 2) лекции по истории СССР; 3) лекции по развитию русской живописи, русского театра и русской музыки; 4) лекции по 4-й сталинской пятилетке» [790] . Работа школьных кружков по повышению политической грамотности комсомольцев также была пронизана руссоцентризмом, в них обсуждались такие вопросы, как «патриотизм русских людей», «заслуги русских ученых в развитии биологических наук», «история русской живописи» [791] . Организованные для коммунистов курсы по изучению истории партии по своему содержанию часто почти не отличались от школьной программы.

790

ЦАОДМ 3/81/128/37.

791

ЦАОДМ 3/82/84/54; 3/82/97/141.

Хотя изучающие историю партии и советского государства, как правило, не обладали блестящими знаниями, их оценки по этому предмету были обычно выше, чем по другим дисциплинам, преподававшимся в системе партучебы [792] . По-видимому, это объяснялось тем привилегированным положением, какое занимала история среди других наук в течение предыдущего десятилетия, а также специфическими задачами партийного образования. При этом успехи учащихся в изучении истории страны были куда выше, чем в изучении истории партии — первая из них была знакома им еще со школьных лет и более доступна для понимания [793] . Учебные программы на партийных курсах и в кружках были довольно примитивны по содержанию, и, несмотря на недостаточные педагогические способности преподавателей, их слабое знание материала и формализм их методов обучения [794] , учащимся, несомненно, удавалось что-то усвоить. Разумеется, усваивали они в первую очередь то, что касалось русской истории и мифа о войне, а не диалектический материализм «Краткого курса», но ведь именно это и было основной задачей политического просвещения масс.

792

ЦАОДМ 3/82/60/5-6; 3/82/112/17, 31, 37-38, 53; 3/82/134/20, 58, 63; 3/82/209/26-27, 76-78.

793

ЦАОДМ 3/82/60/5-6; 3/82/112/32-38, 54.

794

См. отчеты 1947 года по Горьковской и Молотовской областям: РГАСПИ 17/125/507/6, 207-208, а также отчеты 1947-1951 годов по состоянию дел на общесоюзном уровне, в Молотовской, Вологодской, Калининградской, Кемеровской, Тамбовской и Московской областях: РГАСПИ 17/125/507/202-207; 17/132/456/9, 43-54, 97-101, 125-134, 146-147; 17/132/290/29-32; ЦАОДМ 4/39/165.

Некоторые исследователи придерживаются мнения, что «ждановщина» сместила центр общественного интереса с прошлого на настоящее. В данной главе эта точка зрения оспаривается на основании анализа учебного процесса в двух важнейших инстанциях идеологического воспитания советских граждан — в общеобразовательных школах и в системе партийной учебы. Хотя и тут, и там большое внимание, несомненно, уделялось мифу о войне и вопросам «советского» характера, главным предметом оставалась русская история. Это несколько парадоксальное положение объясняется тремя основными особенностями идеологического просвещения масс в первые послевоенные годы.

Во-первых, идеологи стремились привить людям «советское самосознание», основываясь на сочетании русских символов и образов с общесоюзными. Во-вторых, проводившаяся в эпоху «ждановщины» борьба с идеализацией прошлого пагубно сказалась на развитии национальной культуры и самосознания нерусских на родов, но не ослабила сколько-нибудь существенно руссоцентризм официального подхода к истории. В-третьих, чтобы как-то довести до сознания учащихся трудный для усвоения и зачастую непонятный идеологический материал, преподаватели в эти годы, как и до войны, придерживались популистской, руссоцентристской линии в пропаганде идей национал-большевизма. Неразбавленный марксизм-ленинизм с его диалектическим материализмом был все же не по зубам большей части населения РСФСР, что усугублялось неблагополучной ситуацией с преподавательскими кадрами и учебными пособиями.

Так что в итоге руссоцентристский нарратив истории СССР, созданный Шестаковым во второй половине 1930-х годов, оставался спустя десятилетие испытанной и надежной формой мобилизации широких масс, и отказываться от привычного и понятного взгляда на исторический процесс не хотел никто — ни партийные руководители, ни преподаватели, ни учащиеся. Принятый после 1937 года подход к трактовке истории был достаточно эффективен, жизнеспособен и гибок, чтобы пережить самого Сталина.

Глава 13

Советская массовая культура в послевоенный период

Вторая половина 1940-х и начало 1950-х годов в Советском Союзе традиционно считается временем апофеоза сталинского культа, ксенофобии и воинствующей коммунистической идеологии. Но в эти же годы в массовой культуре достаточно громко звучали и иные мотивы. В частности, руссоцентристские лозунги, пропагандирующие миф о войне, сочетались в официальных празднествах, в литературе, театре, кино и музейных экспозициях с мотивами русской истории. В этой главе рассматриваются формы, в которых осуществлялась эта пропаганда во время «ждановщины» и в первые годы после нее, и делается вывод, что широкое распространение национал-большевистской символики в первое послевоенное десятилетие требует корректировки традиционной точки зрения на развитие советской массовой культуры в этот период.

В 1947 году торжественно отмечалась 110-я годовщина со дня смерти «основателя русского литературного языка» А. С. Пушкина» Все мероприятия проводились под флагом руссоцентризма и удивительно напоминали те, что устраивались в связи со 100-летней годовщиной смерти поэта в 1937 году. Ведущий пушкинист Д. Д. Благой прочитал лекцию о значении Пушкина как «великого национального поэта», которая транслировалась по радио на всю страну [795] . Некоторые из выступавших во время торжеств отзывались о поэте как о революционере, боровшемся с царским режимом [796] , но большинство стремились представить его, подобно Благому, как символ всей русской нации, ее «национальную гордость», Президент Академии наук СССР С. И. Вавилов вопрошал с трибуны на одном из торжественных собраний:

795

Фроловский В. Пушкинские чтения: Заметки радиослушателя //Вечерняя Москва. 1947. 6 февраля. С. 3.

796

ЦАОДМ 4/39/224/12, 24.