Да не убоюсь я зла
Шрифт:
Поле боя осталось за волколаком, но что бы не раздражать святых братьев Марта прошмыгнула в страноприимную комнату тише мыши. Лют проводил ее взглядом и недобро обернулся сжавшемуся на телеге мальчишке: то, что что-то опять идет не так, он заметил сразу.
— Чего сидишь? Особое приглашение пану требуется?
В голосе Люта была злоба: если б не это недоразумение, он бы здесь не прохлаждался! Опять придется Хессера выслеживать из шкуры выскакивая… Да и сколько можно с этой цацой возиться и терпеть его
Парнишка шмыгнул носом, обнял себя руками, но с места не сдвинулся, глядя на него почти безумными глазами.
— Ты тут до утра сидеть собираешься?
Он решительно протянул руку, и парень метнулся от него на другой край.
— Дело хозяйское, — Ян пожал плечами и вроде как отвернулся, но вместо того прянул к нему и дернул за шиворот на себя, стаскивая с телеги. Он тут же ослабил хватку, и мальчишка, не ожидавший рывка, кулем свалился прямо на площадку перед часовней.
И с диким верещанием, как подброшенный, взвился обратно, вцепляясь в борта разве что не зубами!
Ян потрясенно уставился на него, а в ответ — та же смесь отчаяния, страха, ненависти и — что-то новое: мольба.
Ах, ты волчья твоя дурная башка! От колоколов с ведьмаченком припадки делаются, так что же с ним в монастыре станется!
— Освященная земля жжет! — тихо сказала Марта, возникая у него за плечом.
Ян развернулся к ней, загораживая спиной от тоскливого амиантового взгляда.
Молча, только глаза в глаза, — и Марта тянется к шнурку на шее. Ян накрывает ее ладонь своей и резко разворачивается:
— Лови!
Парень рефлекторно вскидывает руку — крик боли: крестик Марты падает в пыль, а мальчишка ежится, всхлипывая и прижимая к груди пострадавшую кисть.
Ясно!
— Теперь понятно, как тебя такого монахи взяли!
Ян затащил парнишку в келью и швырнул на койку, где тот немедленно забился в угол. Лют сел перед ним, впиваясь взглядом в жалко кривящееся лицо. Марта подпирала собой дверь.
— И это, — Ян оттянул ворот рубахи, обнажая сбоку под выступающей ключицей розоватое пятнышко оставшееся от ранки, — без всякой иглы обошлось.
Он перехватил изящное запястье, которое, казалось, мог переломить пальцами, и вывернул, открывая ладонь со свежим глубоким ожогом, как будто там приложился не простенький нательный крестик, а раскаленное палаческое клеймо. Лют недобро смотрел на отметину и думал: вот он, скажем, оборотень, и отец его был оборотень, а мать, хоть и слабенькая, но ведьма — однако ж крест носили, в церковь ходили, Богу молились, и землица не жгла никогда, а помогала даже…
— Может пора просветить нас, кто ты таков и откуда взялся?
Юноша отдернул руку и вдруг совершенно внятно и четко, только хрипло, с вызовом сказал:
— А то не догадался еще!
Ян и
— Чего сипишь? Святой водицей, небось, напоили? Как полагается…
Мальчишка устало кивнул, и волколак уже ничему не удивлялся, хотя раньше все эти инквизиторские придумки вроде знаков из родинок и родимых пятен, святой воды перед допросом и удаления волос, ленты в рост Спасителя и прочей возни почитал такой же глупостью, вроде девичьих гаданий на святках. Ан нет, — на кого-то действует!
— Хочешь сказать, что в тебя демон вселился? — ровно поинтересовался Ян у юнца.
— Не-ет, волк! — с издевкой протянул тот, — Я и есть демон по-вашему!
— Ой ли! — с такой же злой насмешкой отозвался Лют, — То-то ты по дорогам побираешься! Хорош демон, которого едва не пустила по кругу пьяная бандитская ватага! Про монахов, которые тебя чуть не утопили, я и вовсе молчу.
Парень скрипнул зубами, отворачиваясь: удар попал в цель. Он снова взглянул на невозмутимого Яна, и стержень, который держал его все это время, вдруг сломался окончательно.
— А черт его знает, кто я! Хотя черт-то знает… он все знает! — выдохнул он обессилено откидываясь к стене, — Видишь ли, волк, я ведьмой от инкуба зачат. Во время черной мессы. Так что еще до рождения Сатане обещан…
Ян смотрел на него недоверчиво и испытующе, усмехнулся:
— Врешь ведь, ведьмачья твоя душа!
И видно попал на совсем больное.
— А ты уверен, волк, что она у меня вообще есть?! — тут же вскинулся ведьм.
В этот момент он во истину походил на демона: юный, ужасающе прекрасный, с искаженным гневом лицом и бешенными, дикими глазами, жуткого почти белого цвета, которые метали молнии.
— Душа у всех есть, — вдруг вмешалась Марта, — У всякой твари Божьей.
— Так ведь я тварь далеко не Божья!
Губы у юноши кривились в знакомой ядовитой ухмылке, а в глазах… Ба! Да не слезы ли это?!
— Да и не надо мне с чужого плеча милости!
— Все равно врешь!!! — Ян говорил уже скорее себе, чем ему, не будучи готовым поверить.
Ну не похож этот пацан на дьявольское отродье!
В место ответа мальчишка продемонстрировал обожженную ладонь. Пришла очередь Люта отворачиваться.
— Что, волк, страшно? — усмехнулся паренек совсем не по-детски.
Ян поднялся, проговорил с ленцой:
— А чего мне тебя бояться? Ты вон, сам себя боишься…
И снова выстрел пришелся в самое сердце.
— Да, — Ян обернулся на пороге, — Волк волком… Я — человек!
— «И сказал Господь: се человек!», — дьволенок еще пробовал огрызаться.
— Человек… — подтвердил Ян, — Тебе ль над тем смеяться?
Он вышел, потянув за собой Марту, а юноша остался сидеть один, слепо глядя перед собой больными, ни на что не похожими глазами.