Да святится Имя Твое

Мелех Ана

Несмотря на дерзкие речи, я вижу, что подруга его боится. Она глядит на него, как любая добыча на того, кто ее сейчас сожрет. Взгляд же Хоудона не выражает ничего, кроме неизменного холодного участия.

– Позволите? – чуть приподнимает бровь он, и, не дожидаясь ответа, скользит ладонью по предплечью Кристы.

Его рука останавливается на месте ранения, замирает на пару мигов и резко сжимает девичье плечо, впиваясь в него длинными, цепкими пальцами. Криста кричит, колени ее подкашиваются, но железная хватка пресвятого Аарона не дает ей сползти к его ногам. Я рвусь к нему, желая защитить девушку, оттолкнуть его,

прервать пытку, но… натыкаюсь на невидимую стену, которая не пропускает меня, не дает сдвинуться с места. Первый раз в жизни я сталкиваюсь с энергией в чистом виде. Конечно, он бывший инквизитор, а они способны управлять потоками. Криста все кричит, плачет и бьется в руках первосвященника, а я ничего не могу сделать. Много раз подряд я пытаюсь пробить невидимую стену, врезаюсь в нее, бьюсь, но прорваться мне не удается. И это мучительнее всего – стоять рядом и не иметь возможности вытащить Крис из лап палача. Из моей глотки вырывается беспомощный вой.

И, словно в унисон с этим воем, глаза Кристы закатываются, крик переходит в свист. А потом все стихает.

Глава 2

Ронни

Впервые я увидел лей-линии, когда мне было десять. Увидел и никому не сказал. Только ей. С самого своего рождения она была моим талисманом, поэтому я ей верил, как себе. Нет, пожалуй, даже больше, чем себе. И, хоть именно с ее рождения и начались все мои проблемы, она оставалась моей белокурой луной, освещающей путь на мрачном небосклоне одиночества.

Поэтично, но ничего не понятно, да. Это все потому, что я оттягиваю, как могу, момент, когда начну во всем сознаваться. А ведь в грехах нужно покаяться, верно, Господи? Я и сам знаю, что верно.

Итак, раз это так необходимо, слушай. Все, как на духу и с самого начала.

Когда родилась Криста, мне было шесть. Я помню, что мои родители почему-то много времени проводили с ее родителями. Став старше, я объяснил это тем, что они над чем-то вместе работали. Но, конечно, это только моя придумка, и может быть абсолютной неправдой. Может быть, они были собутыльниками или еще кем, а наивный мозг шестилетки был склонен все идеализировать, старательно вытесняя из долговременной памяти бутылки и побои. Демон его знает, как все было на самом деле! Прости, Господи, что упоминаю врагов Твоих.

И да, я не помню, как назвали Кристу её родители. Они успели сказать ее имя всего лишь раз в моем присутствии. А, может, и не успели. Когда рассказываешь о делах столь давних, ни в чем нельзя быть уверенным. В моей памяти слишком перемешались обрывки воспоминаний. Вот мы все вместе: я, Криста, мои и её родители, а вот мы уже остались одни на той демоновой улице. Ох опять. Прошу прощения за все будущие сквернословия сразу, но, если Ты есть, то сам знаешь, эту историю без ругательств не рассказать.

На чем я остановился? Ах да. Мы, остались одни. Я держал на руках маленькую девочку, с белыми и на удивление длинными для новорожденной волосами. Она кричала не переставая. И я совершенно не понимал, что теперь мне с ней делать. Да что там с ней, я не понимал даже, что делать с собой. Чтобы успокоить ее, я начал с ней болтать. Говорил все подряд. Просто называл все предметы, что видел вокруг себя, по очереди.

Я стоял рядом с покосившейся и давно закрытой церковью, и одним из предметов,

попавшихся мне на глаза, ожидаемо оказался крест.

– Смотри, какие ворота, – говорил я. – И крестик! Гляди, какой крестик!

И девочка успокоилась. Замолчала.

– А вон трубы, – продолжал я, и она опять заплакала. – Не нравятся трубы? А крестик?

И снова тишина.

– Крестик, крестик, самый красивый на свете крестик…

Приговаривал я, забираясь в разбитое церковное окно цокольного этажа. Так что, выходит, Криста сама выбрала себе имя, да.

Мы жили в той полуразрушенной церкви. Я понимал, что детей надо кормить и мыть, но точно не готов был делать это сам. И, если себе еду я еще мог украсть, то Кристе необходимо было молоко из бутылочки. И соска на бутылочку. Ну и где я это все должен был брать?

Именно вопрос жизнеобеспечения Кристы стал причиной того, что я нашел подобие семьи.

Мышку я повстречал на одном из рынков, когда пытался украсть молока. Она схватила меня за ухо, когда моя рука уже тянулась к заветной бутылке.

– Попался! – завопила она писклявым противным голосом и потащила меня в какую-то подворотню.

Я попытался вывернуться, но она держала за ухо крепко.

– Маленький гадкий воришка!

– Я не вор! – мне было обидно называться вором.

– Я своими глазами видела, как ты пытался украсть молоко! – девчонка за ухо развернула меня к себе, удивляясь моей наглости.

– Это не мне!

Она сразу же расжала пальцы и с любопытством уставилась на меня.

– Котенка прячешь? Покажи!

– Не котенка, – буркнул я.

– А кого?

Конечно, мне хотелось переложить ответственность со своих плеч на чьи-нибудь другие, и мне действительно нужна была помощь. Поэтому я недолго думал.

– А ты никому не скажешь? – сощурился я.

– Зуб даю, – пообещала девчонка. – Коренной! Меня, кстати, Мышкой зовут.

Это показалось мне серьезным аргументом и почти клятвой на крови, и я повел Мышку в церковь. Новой знакомой было двенадцать или около того, она не помнила своих родителей и своего имени, жила на улице с самого раннего детства и на рынке тоже воровала. А ко мне прицепилась исключительно из природной вредности.

– Да, – протянула она, увидев орущего в грязных тряпках ребенка. – Это точно не котенок.

Я до сих пор благодарен ей за жизнь Кристы. Сам бы я не справился. Не в шесть лет. И хоть теперь мне пришлось воровать и для Мышки тоже, я был счастлив тому, что она взяла на себя заботы о белокурой девочке. Если подумать, то без Мышки и я бы не выжил на демоновой улице, у которой были свои законы, жестокие и непонятные, но неукоснительно соблюдаемые старожилами и вбиваемые кулаками прямо в тупые головы новичков. Наша старшая подруга сделала все возможное, чтобы я получил от уличной жизни как можно меньше тумаков.

По ночам, когда Криста засыпала, подложив под щечку маленький кулачок, мы с Мышкой подолгу разговаривали. О прошлом, о родителях, о мечтах… Я все пытался вспомнить, что было перед тем, как мы с Крис оказались возле этой церкви, но у меня ничего не получалось. Подруга говорила, что это к добру.

– Значит, случилось что-то настолько плохое, что если ты вспомнишь, то сразу умрешь! – страшным голосом вещала девочка.

– Прям таки и умру, – фыркал я, в душе с ней соглашаясь. – От воспоминаний не умирают.