Да, та самая миледи
Шрифт:
Но если все же кое-какие проблески сознания у женщины, к великому удивлению окружающих, случайно обнаруживаются, то делается непреложный вывод: «У нее был неженский ум». Спасибо и на этом.
Так вот, рассуждая хоть женским, хоть неженским умом, но убрать в первую очередь мне надо было бы брата моего мужа.
Вот его смерть, если уж на то пошло, принесла бы мне куда больше выгоды.
Мужа, рассуждая здраво, можно убить в любой удобный момент, он всегда под рукой, да и вообще – от него никакого вреда, кроме пользы.
А вот деверь… мало того, что оттяпал значительный кусок ренты из наследства, оставленного их отцом, так еще и мог жениться в любой момент, нарожать детей-наследников, и тогда пришлось бы
Нет, вместо этого я прикончила собственного супруга, превратив тем самым деверя в лорда Винтера, и оставила его плодиться и размножаться на зеленых просторах поместий в полной неприкосновенности. Смешно, господа!
Увы, боюсь, что вдовой я стала как раз не без содействия драгоценного родственника. Он получил титул своего старшего брата и стал опекуном моего сына. Ну разумеется, я костью стояла у него в горле, ведь опекунство только тогда приятно, когда оно полное и всеобъемлющее, без ненужного вмешательства. Только меня отправить в мир иной не так-то просто, я уже получила исчерпывающий урок на этот счет.
В общем, с деверем после смерти мужа мы жили душа в душу. Как кошка с собакой.
Он именовал меня «дорогая сестра», я его соответственно «дорогой брат». И когда я объявила о своем намерении вернуться на родину и немного пожить там, лорд Винтер неожиданно изъявил желание присоединиться к дорогой сестре.
Какого дьявола ему там было надо? Кроме того, что он настойчиво искал возможность меня убрать, ничего иного я предположить не могла.
Но это было мне, как ни странно, на руку. Я больше боялась, что в мое отсутствие он займется здоровьем опекаемого племянника. Хорошо хоть, что дочь моя, которой уже шел девятый год, деверя не интересовала, потому что ни на что не могла претендовать.
Хотя, если задуматься, из моей части ренты ей было назначено крупное приданое. Учитывая печальный опыт своей матушки, я старалась, чтобы будущее моих детей было обеспечено с самого начала. И в этом плане чем раньше отошла бы я в чистилище, тем больше было шансов лишить дочь слишком крупной, по мнению некоторых, суммы.
Мне надо было, невзирая ни на что, организовать безопасность детей, я не для того их рожала, чтобы какая-нибудь высокородная дрянь могла угрожать их жизни, видя в них препятствие на собственном пути к новым рентам, землям и титулам.
Поэтому я с радостью приняла предложение дорогого брата сопровождать меня во Францию.
Дети оставались в Англии под надежной охраной людей, на которых я полагалась, потому что их благосостояние и жизнь (что очень немаловажно) зависели только от меня. Они должны были перевезти сына и дочь во Францию позже, после нашего отъезда, в местечко, о котором никто, кроме меня, не знал. Причин верить кому-либо, когда речь шла о моих детях, у меня не было…
Боже, я и не предполагала тогда, какая интересная жизнь ждет меня во Франции…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ИГРЫ СВОИ И ЧУЖИЕ
Должна заметить, что во Францию я вернулась значительно более обеспеченной, чем покинула ее когда-то.
На Королевской площади меня ждал уютный особняк № 6. В конюшне особняка – роскошная карета, при карете – кучер и скороход, а при моей персоне – горничная Кэт, негритенок Абу, попугай Коко, обезьянка Жужу и красная подушка для коленопреклонений в церкви. И дорогой брат, конечно же, который изо всех сил скрашивал мое одинокое существование.
И теперь я была богатой англичанкой, загадочной красавицей миледи. Не скрою, было очень приятно.
Я вела светскую жизнь, достойную леди Кларик, была очень неплохо принята при дворе, и даже, представьте себе, мне оказали великую честь и представили самому кардиналу
Братец нашел себе компанию таких же милых людей, как и он, вместе они пропадали в кабаках, резались в карты и кости и ухлестывали за красивыми барышнями. Француженки их совершенно очаровали.
А я на одном из приемов познакомилась с графом де Вардом. И опять захотелось любить, любить, любить… Проклятое ребро Адама. Не самый стойкий материал.
Мы встречались с де Бардом в разных публичных местах, и я чувствовала, что он тоже увлечен мною.
На одном из последних балов, данных госпожой де Гиз, он был бледен и совершенно не танцевал.
– Что с Вами, граф? – спросила я, подойдя к нему.
– Пустяки, миледи, совершеннейшие пустяки…
Его слова и его вид прямо противоречили друг другу. Де Варду было очень плохо.
– И все-таки?
– Видимо, я не до конца оправился от ран, нанесенных мне месяц назад, и слишком рано начал активно участвовать в светской жизни.
– Расскажите, будьте добры, – попросила я.
– О таких вещах не рассказывают в гостиных, – возразил де Вард. – Выйди я из той схватки победителем, конечно, я наполнил бы рассказом о своей победе приемные всех домов, где бываю, но сейчас мне лучше помалкивать и не выставлять напоказ свои раны.
– Давайте я стану Вашим судьей, – предложила я. – Вы расскажете мне эту историю, а я решу, достойна она гостиных или должна быть предана забвению.
Предложение де Варду понравилось, видимо, он давно хотел выговориться, поэтому он поцеловал мне руку в знак согласия и начал рассказ:
– Месяц назад я с важным поручением направлялся в Англию, как раз в то время, когда сообщение между Кале и Дувром закрыли. Помните?
– Конечно…
– У меня было предписание для начальника порта, открывающее мне доступ на один из последних кораблей, который должен был отплыть из порта перед полным его закрытием. Когда я в сопровождении своего лакея спешил из загородного дома начальника порта, меня нагнал молодой человек лет двадцати, темноволосый и черноглазый, в форме гвардейца. Он нагнал меня на опушке рощи, я остановился, ожидая его, без всякой задней мысли, потому что он явно спешил меня догнать, и я думал, что у него ко мне какое-то важное дело. Но оказалось, гвардеец просто искал ссоры со мной, как он, произнося слова с заметным гасконским акцентом, недвусмысленно заявил. Он предложил мне отдать приказ, мне, дворянину! Я приказал Любену подать мне пистолет, но спутник гвардейца оказался куда расторопнее моего лакея. Он бросился на него и после борьбы прижал навзничь к земле. Пришлось нам драться на шпагах. Сударыня, я неплохой фехтовальщик, но моему противнику понадобилось всего лишь три секунды, чтобы нанести мне три раны. При этом он как-то странно приговаривал, что-то вроде: «За Атоса, за Портоса, за Арамиса!» На третьем ударе рухнул на землю. Мой противник нагнулся, чтобы обыскать меня, я собрал все свои силы и ударил его острием шпаги в грудь. Но видимо, сил у меня оставалось немного, потому что лезвие лишь оцарапало его, а гвардеец, разъяренный ранением, пропорол мне живот и пригвоздил меня к земле, как дохлую бабочку. В таком положении я провел ночь и благодарю Бога, что находился без сознания. Утром меня и моего лакея, привязанного к дереву, с кляпом во рту, нашли люди из порта. Я узнал, что незнакомец забрал мой пропуск и, выдав себя за меня, отплыл на том корабле. Мало того, он указал мои приметы, как приметы преступника. Поэтому меня под конвоем отправили в Париж. Я потерял много крови в том путешествии, чему следствием стали внезапные приступы слабости, подобные тому, что нахлынул на меня сейчас. Вот моя история, сударыня, не знаю, будете ли Вы дарить своим общением человека, который не только не смог отстоять доверенный ему приказ, но еще и побывал в роли заключенного…