Да здравствует ворон!

Абэ Тисато

– Ты молодец! Все-таки Золотой Ворон не ошибается! Хорошо, что мы доверились тебе, – заявил Нацука, и Надзукихико вдруг нахмурился.

– Не знаю, так ли это.

– Что?!

– В последнее время я все сильнее сомневаюсь в себе.

Нацука посмотрел на брата. Он-то думал, что тот сбросил с плеч часть своей ноши, однако лицо Надзукихико не покидала задумчивость.

– Раньше я просто жил своей жизнью и знал, что мне делать: налаживать деятельность двора, латать прорехи – достаточно было следовать своему разумению, и это всегда шло на пользу стране. Зато, как только я покинул ее пределы, все стало непонятным.

Во время отъезда на учебу я этого не замечал. Конечно, какие-то вещи давались мне хуже, чем в Ямаути, но мои неудачи вредили только мне самому. Однако с тех пор, как открылись ворота Кин-мон, все изменилось. Во мне нет памяти предыдущих правителей. Я несовершенный Золотой Ворон… – прошептал он, и голос его слился с шумом водопада.

Надзукихико должен был родиться не только со способностями, нужными для управления страной, но и с памятью всех поколений Золотых Воронов, начиная с самого первого. Однако этих воспоминаний он у себя не находил. Именно поэтому жрецы усомнились, был ли он истинным Золотым Вороном, и противились его восхождению на престол.

Как ни печально, проблема с памятью явно мучила наследника и с точки зрения его положения, и с точки зрения его душевного состояния.

– Если я ошибусь, ятагарасу погибнут. Но у меня нет памяти предыдущих поколений, чтобы все верно оценить, и теперь я сомневаюсь в собственных суждениях, – тихо сказал он. – Мне страшно.

Глядя на младшего брата, Нацука вдруг вспомнил, каким слабеньким тот был в детстве, когда болел.

– Ну и что, что твоя память неполна? Ты ведь до сих пор выбирал правильный путь лучше прочих ятагарасу! – серьезно возразил Нацука. – Ты вовсе не бессилен. Поверь в себя!

Но угрюмое выражение лица Надзукихико никуда не делось.

– Братец, как ты думаешь, что такое истинный Золотой Ворон?

От неожиданности возглас одобрения, который готовил Нацука, растворился в воздухе, не успев сорваться с губ.

– Что это ты вдруг?

– А вдруг я – то есть истинный Золотой Ворон – такое же существо, что и Ямагами? Вдруг Ворон перерождается, наследуя особые способности и память?

Как и Надзукихико, потерявший память предков, Ямагами начал забывать, что он горное божество. Оставшись без памяти о прошлом, перестав понимать, кто он такой, почитаемый бог превратился в чудовище-людоеда.

– Ямагами забыл себя и изменился. А вдруг и со мной когда-нибудь случится то же самое? А может, я уже не такой? И я даже не могу этого осознать.

Нацука не знал, как утешить брата. Да и что мог сказать он, рожденный обычным вороном-ятагарасу?

– Я слышал, что вернуть память поможет имя.

– Имя?

– Да. И мне, и Ямагами.

И тот и другой существуют, переселяясь из тела в тело и наследуя память. При этом единственное, что указывает на нужное вместилище и не дает забыть самое себя, – это имя. И тот и другой забыли, как их звали прежде, поэтому потеряли и воспоминания. Но если им удастся вернуть свои изначальные имена, должна вернуться и память, которой они лишились.

– Я думаю, что до того, как я остался без воспоминаний, меня называли по-другому. Надо найти как.

– Возможно ли это?

– Я уже ищу, с помощью тэнгу. Но никто не знает, что из этого выйдет.

Надзукихико посмотрел на брата:

– Однако времени нет, надо спешить. Во внешнем мире появился герой.

– Какой еще герой?

– Героическое божество, которое уничтожает чудовищ. У него нет своего имени, тем не менее он явно имеет божественное происхождение. Сейчас он прибыл на гору, чтобы свергнуть Ямагами, который превратился в чудовище. Тэнгу говорит, что таково его предназначение: если появляется зло, рождается новый бог, роль которого – победить врага. Учуяв изменения, происходящие с Ямагами, он появился на этой горе ниоткуда. Это он сказал, что для возвращения памяти нужно имя. Но пока Ямагами не превратился в чудовище окончательно, герой ничего не может сделать. А если тот совершит хоть один неверный шаг, даже без нашего вмешательства герой повергнет зло. Однако он вовсе не обязательно помогает ятагарасу. К тому же до сих пор на вершине этой горы царствовал именно Ямагами, пусть даже озверелый. Если его заменит новое божество и священная земля будет уничтожена, никто не знает, как это повлияет на Ямаути. Поэтому мы должны вернуть нашего Ямагами как можно быстрее.

Нацука внимательно посмотрел на брата. Видно, что тот принял нелегкое решение, но Нацука не знал, что ему сказать. Он скривился и глубоко вздохнул:

– Умоляю, хватит болтать непонятный вздор. Когда на тебя внезапно такое вываливают, не поспеваешь уразуметь.

Надзукихико печально улыбнулся.

– Полагаю, да. Извини. Я просто хотел, чтобы ты выслушал меня, братец, даже если не все поймешь. Если в Ямаути что-то случится в мое отсутствие, имей в виду, что в этот момент кое-что могло произойти на священной земле.

Нацука заволновался: брат говорил так, будто собирался уйти и не вернуться.

– А зачем ты мне это говоришь? Если что-то случится, известно, что я могу сделать.

– Прости, что озадачил тебя этим. Но я ведь не могу обнажить свою слабость перед подчиненными.

– Что ж, пожалуй…

Когда дело касается божеств, Юкия и остальные Ямаути-сю столь же бессильны, как и Нацука. Конечно, Юкия мгновенно реагирует на прямую угрозу, и все-таки вряд ли его интересует утраченная память господина о прошлом или жизнь богов. Обычно он вел себя отстраненно и, покажи Надзукихико свою нерешительность, наверняка сказал бы что-то вроде: «Тогда постарайтесь что-нибудь придумать, Ваше Высочество».

«В таком случае, если брату легче после разговора со мной, пусть болтает глупости», – решил Нацука.

Разговор прервался, и братья пригубили напиток.

– Братец, а кем ты хотел стать в детстве?

Вопрос прозвучал неожиданно. Нацука опешил.

– Да что с тобой такое?

– Ты не задумывайся так серьезно. Я ведь просто так спрашиваю. Расскажи.

– А что тут рассказывать… Человеку, который родился в доме Сокэ, и думать не приходится, кем он хочет стать. Родился бы в Тюо – наверное, занимался бы торговлей; родился бы в провинции – пахал бы землю.

– И что, своих желаний у тебя не было?

– Не было. Меня вполне устраивает, кто я.

– Ясно, – кивнул Надзукихико.

Нацука почувствовал себя неуютно.

– Почему ты вдруг спросил? – растерянно пробормотал он, и младший брат вдруг громко рассмеялся.

– Прости, прости. Это привычка Хамаю: иногда вдруг начинает задавать такие вопросы.

– Госпожа Сакура?

Оказалось, что супруга брата в свободное время любила спрашивать всякую ерунду вроде того, какие блюда он любил, что его в детстве радовало…