Да здравствует ворон!
Шрифт:
– Сначала я тоже отвечал, как ты, братец. Я не понимал, зачем она хочет это знать, и не чувствовал необходимости размышлять над ее вопросами. Но потом, когда мы обсуждали эти вещи, я стал задумываться.
Нацука удивился, услышав, чем занимается наследник престола и его супруга, и решил выслушать брата.
– Ну и что же ты надумал?
Тот захлопал глазами.
– Когда я как следует поломал голову, то вспомнил, что, кажется, хотел стать кашеваром.
Надзукихико говорил так серьезно, что Нацука не сразу
– Кашеваром… Ты хотел готовить еду?
Старший брат разинул рот от удивления.
– Ты же… Ты же старейшина дома Сокэ!
– Да, но, когда учился во внешнем мире, я сам готовил себе. Просто раньше тебе не говорил.
У Нацуки разболелась голова. Да что этот тэнгу себе позволял?!
– Но почему именно кашеваром?!
Есть много других, более любопытных занятий, даже не для истинного Золотого Ворона. Нацука не мог уяснить, что привлекало его в черной работе.
Но Надзукихико оставался серьезен.
– Это прекрасное дело!
– Что в нем прекрасного?!
– Да разве есть люди, которые чувствовали бы себя плохо, поев вкусной еды? Очень почетный труд!
Нацука ничего не понимал. Братья замолчали. Слышен был только грохот водопада. Тихая ночь.
Наконец старший брат понял, что хотел сказать младший, и почувствовал, как по спине побежал холодок.
– Неужели тебе тяжело быть истинным Золотым Вороном? – осторожно спросил он.
Надзукихико легко ответил:
– Я никогда не считал, что мне тяжело. Но больно видеть, что из-за меня умирают и калечатся другие ятагарасу.
– Но ведь это…
– В целом быть правителем – значит решать, как убивать свой народ. Я просто не могу сделать этого сам, а так ничем не отличаюсь от других. И должен сильнее других оплакивать тех, кого погубил. Вот так все устроено, – безучастно проговорил Надзукихико. – Впрочем, иногда это противоречие мучает меня, и я начинаю думать, что все бессмысленно.
Он замолчал, а Нацука, потрясенно смотрел на брата, словно тот ударил его по голове.
– Так вот кто для тебя истинный Золотой Ворон? Не знал…
– А я и не говорил, – спокойно ответил тот.
Нацука понимал, что брат гораздо добрее и утонченнее его самого. Нет смысла думать о том, чего быть не может. И все же он не мог избавиться от мысли, что у Надзукихико, возможно, самый неподходящий для правителя характер.
– Не ты, а я должен был родиться истинным Золотым Вороном.
Не сдержался. Ему это говорили постоянно – и в открытую, и за спиной. Болваны при дворе, не понимая сущности Золотого Ворона, презрительно называли младшего брата пустоголовым и шептались, мол, лучше бы во главе стоял Нацука. В свою очередь, старший брат, которого еще дед наставлял не тратить время на подобные глупые рассуждения, никого не слушал и сам никогда не только не думал, но и не собирался думать об этом.
Сейчас, когда он поведал эту мысль брату, тот воспринял ее так, словно узнал ничего не значащие слухи.
– Может, и так. И все же истинным Золотым Вороном родился я.
Нацуке оставалось только кивнуть в ответ на эти слова.
– Странную я беседу завел. Но спасибо, что выслушал. Благодаря тебе мне стало легче.
Надзукихико встал. Порыв ветра от водопада взметнул его волосы, и они словно сверкнули золотом. Его бледная кожа казалась фарфоровой, улыбающиеся глаза отражали твердую волю и обреченность. Он показался Нацуке величественно красивым и бесконечно несчастным.
Нацука сам удивился своему состраданию к брату. Кажется, тот впервые обратился к нему за помощью. А его ответы не только не успокоили Надзукихико, но лишь загнали в угол. Чувствуя сильнейшее раскаяние, Нацука чуть не окликнул уходившего брата… и все равно так ничего и не сказал. Жаль, что он не мог предложить молодому господину бросить все, если ему этого хочется.
Выпрямившись, он провожал брата взглядом, когда к нему легким движением приблизился Рокон. Глядя на Надзукихико, который сел на коня и теперь удалялся в окружении Ямаути-сю, которые все это время прятались где-то поблизости, великан неожиданно проговорил:
– Удивил он меня. Я-то думал, что он глупый пустослов, а теперь заинтересовался.
– Нечего им интересоваться.
Сил спорить с Роконом не было, и все-таки Нацука разозлился.
– Почему это ты считал его пустословом?
– Потому что всегда легко было предугадать, какой выбор он сделает, будто это предопределено с самого начала. Он совершал правильные, но скучные ходы, и я видел его решения насквозь: знал, почему и как он поступит. Он вел себя как марионетка. Кому-то это, может, нравится, а мне не по вкусу.
Рокон никогда не выражал почтения даже по отношению к Нацуке, не говоря уже о Надзукихико.
– А вот теперь стало любопытно: в нем вдруг начало просыпаться собственное «я». Пожалуй, я недооценил парня.
Рокон напоминал маленького ребенка, нашедшего новую игрушку.
– Постой. Но ведь это значит, что брат начал колебаться?
– Можно и так сказать. – Рокон посмотрел в озадаченное лицо Нацуки и ухмыльнулся. – Другой вопрос: насколько это порадует вас, господин Нацука, и Ямаути.
– При чем тут «порадует»?..
Разве можно так на это смотреть? Нацука замолчал, а Рокон, глядя на него, явно веселился.
– Вы на стороне истинного Золотого Ворона или вашего брата?
– Я…
Нацука не мог ответить. Он видел, с какой ухмылкой наблюдал за ним Рокон, и ему казалось глупым говорить об этом серьезно.
– Мой брат – Золотой Ворон. На этом все.
– И вам достаточно этого? Что ж, хорошо, если так будет всегда.
Его беззаботность раздражала. Неожиданно для себя Нацука упрямо ответил: