Да здравствует ворон!
Шрифт:
– Угодья?
– До того как прибыть сюда, Ямагами был великим божеством, которое имело свой огромный храм. Обычно ему преподносились богатые дары, и по всему внешнему миру он владел огромными храмовыми территориями, где готовились подношения. Однако по каким-то причинам этот бог почти в полном одиночестве вынужден был прийти сюда. Разумеется, при этом он перестал получать подарки. Чтобы восполнить их нехватку, он создал внутри горы иной мир, сделав его своими новыми угодьями. Это и была Ямаути. А затем ему понадобились прислужники, которые в этом новом мире возделывали
Масухо-но-сусуки вспомнила известные всем в Ямаути строки. «Когда пожаловал бог гор Ямагами-сама на эти земли, хлынула с горных пиков вода, тут же покрылись цветами деревья и склонил рис свои отяжелевшие колосья…»
Сейчас лучшие изделия, которыми были знамениты земли Ямаути – восточные, западные, южные и северные – доставляли в Тюо. С тех пор как закрыли ворота Кин-мон, этими дарами пользовался старейшина ятагарасу и его приближенные, но когда-то все это предназначалось Ямагами.
Ямаути была создана как угодья Ямагами, а ятагарасу обрели человеческий облик для того, чтобы подносить своему божеству дары – пищу и священное вино, различные изделия – и исполнять ритуальные танцы кагура.
Значит, совершенно естественно, что если ятагарасу пытался сбежать с этой территории, то терял способность оборачиваться человеком. Покидая Ямаути другим путем, не через ворота, он тем самым отказывался от своей миссии прислужника божества, и бог навсегда отнимал у него подаренную силу.
– Сто лет назад я, пожалев свое племя, отказался от этой миссии и закрыл ворота, что связывали Ямаути со священной землей.
Надзукихико глубоко вздохнул и закрыл лицо руками. Он выглядел таким измученным, что Масухо-но-сусуки постаралась обратиться к нему как можно ласковее:
– Но зато к вам вернулась память, и это хорошо.
– Верно. Ведь я был жрецом, прислужником божества, – пробормотал молодой господин. – Я прибыл сюда с могущественным горным богом, но решил, что больше не выдержу. Поэтому и запер ворота. Я изо всех сил старался защитить ятагарасу – мой народ.
Он говорил и словно оправдывался, но вдруг поднял глаза.
– Нет, подожди!
И он медленно закрыл глаза.
– Так нельзя!
Он снова поднял голову и удивленно пролепетал:
– Память еще не полна. Я могу описать только то, что произошло потом, но не знаю, что было до того.
Масухо-но-сусуки не понимала, почему он так растерян.
– Так вы не все знаете? Про то время?
– Я смог вспомнить только тот миг, когда Нарицухико разочаровался в Ямагами.
К нему вернулась память Нарицукихико в тот момент, когда он сто лет назад принял решение запереть Кин-мон. Это была малая часть памяти – от мыслей «Так больше нельзя!» и до его смерти после решения закрыть ворота.
Молодой господин широко раскрыл глаза и, не мигая, быстро забормотал:
– В ту минуту Нарицухико знал, что когда-то Ямагами обладал огромной силой и племя ятагарасу пришло на эти земли вместе с ним. Он также понимал, что Ямаути существует для своего бога. Вот поэтому-то он и подумал, что так больше нельзя. Положив на чашу весов Ямагами и ятагарасу, я решил, что должен защитить свой род. Но при этом я не могу вспомнить самого главного: ни как мы появились на этой горе, ни как меня тогда звали.
Масухо-но-сусуки похолодела, глядя в пустые глаза молодого господина.
– Ваше Высочество, успокойтесь!
Но он, похоже, не слышал ее и продолжал нервными, не характерными для него движениями лохматить волосы.
– Почему? Отчего я, добравшись до этой точки, не могу вспомнить самое важное? Это еще не все. Кто я такой?!
Масухо-но-сусуки лишь молча смотрела на впавшего в отчаяние наследника.
Когда небо начало светлеть, Цубаки вернулся один, без Сихо. Молодой господин отправился в Ямаути, решив, что должен рассказать о своих воспоминаниях, и лишь Масухо-но-сусуки встретила божество.
– Прости, что заставил поволноваться. Теперь все в порядке.
Вчерашняя одержимость будто исчезла без следа, лицо внушало умиротворение: став юношей, он выглядел гораздо спокойнее, чем вчера, когда он был еще ребенком и его баловала Сихо.
Неизвестно, о чем они говорили, однако, похоже, им удалось помириться. Масухо-но-сусуки вздохнула с облегчением, но оно длилось недолго. Узнав, что Сихо одна отправилась во внешний мир, она жутко встревожилась.
Оказалось, что после разговора с матерью Цубаки позволил ей пойти в деревню попрощаться с бабушкой. Это, конечно, хорошо, только сопровождал девочку лишь щенок. Масухо-но-сусуки решила, что нельзя оставлять ее одну.
– Цубаки-сама. Могу ли я тоже пойти во внешний мир?
– Конечно.
Заручившись его согласием, она поспешно оборотилась на священной земле и вылетела наружу. Когда она пронеслась над тории, ее тело вдруг будто кто-то сжал, и она поняла, что уменьшилась.
Воздух внешнего мира ощущался тяжелее, обернуться человеком не получилось, и лететь оказалось очень тяжело. Однако нагнать Сихо, которая шла по земле, ей удалось сразу. Чтобы не потерять посвященную из виду, Масухо-но-сусуки медленно кружила над ее головой, пока та пробиралась по берегу озера. Затем, когда девочка вошла в лес, Масухо-но-сусуки, боясь потерять ее, спустилась пониже и уворачивалась между ветками, стараясь ни на что не наткнуться.
Она не привыкла к птичьему телу, поэтому двигалась очень осторожно, пытаясь не выпускать Сихо из виду. Всю дорогу щенок, крутившийся у посвященной под ногами, явно наслаждался прогулкой, но вдруг остановился и, подняв голову, посмотрел на кого-то.
Там стояла маленькая девочка лет семи в черной одежде. Волосы заплетены в две косички, а в руках – ярко-красные цветы ночной красавицы.
Масухо-но-сусуки впервые видела человека, если не считать Сихо. Решив, что это знакомая Сихо, она наблюдала за девочкой, спрятавшись в листве, но тут случилось невероятное. Девочка завизжала, а на ее крик прибежал мальчик и набросился на Сихо. Потрясенная Масухо-но-сусуки не могла издать ни звука, не понимая, почему он – человек – бьет такого же человека.