Да здравствует ворон!
Шрифт:
Хамаю внезапно замолчала и почесала пальцем щеку. Ее взгляд вдруг потерял свою уверенность, и она выглядела смущенной и растерянной, хотя и старалась это смущение скрыть.
– Я не хотела говорить, потому что думала, что ничего не получится… Но кажется, все в порядке, так что скажу.
Надзукихико недоверчиво разглядывал непривычно оробевшую супругу.
– Что?
– Во сне ко мне приходила Тамаёри-химэ, и она велела тебе передать, что у нее для тебя есть маленький подарок в благодарность.
– Что?!
– Скоро я переберусь в родильный дом.
Глядя
Еще утро, а цикады уже трещат. Устало думая о том, что днем наверняка опять будет жарко, Акэру направлялся в одну из комнат Кэйсоин, торопясь успеть до начала занятий.
– Уж сегодня-то я заставлю тебя прийти, Юкия!
Но, глядя на мрачное лицо вставшего из-за стола Юкии, он тут же раскаялся. Друг выглядел так, будто ему ни разу в жизни не приходилось улыбаться. За его здоровьем следят, так что физически все в порядке. Он не похудел, на плохое самочувствие не жалуется. И при этом юноша поразительно изменился.
Молодой господин без помех взошел на престол и занял место Золотого Ворона. Юкия по-прежнему служил в общевойсковом штабе, преподавал в Кэйсоин и одновременно был правой рукой правителя. Однако из глаз его не уходило напряжение, а ближайший помощник Харума утверждал, что новые подчиненные даже стали пугаться своего командира. Акэру тоже замечал, что после гибели Сигэмару Юкия совершенно перестал улыбаться.
А самым странным было то, что он ни разу не явился поприветствовать юную дочь правителя, вылупившуюся в самом начале лета. Хамаю родила дочь, которую теперь переселили в Сиондзи. Супруга правителя осталась там, попросив Золотого Ворона сначала уделить все внимание восстановлению двора. Конечно, охрану усилили, однако жили они почти как простолюдины. А ребенка стали ласково называть Девицей из Сиондзи.
Хотя некоторые досадовали из-за рождения девочки вместо мальчика, больше всех обрадовался дочери Его Величество. Радовался так, что близкие ему люди удивлялись.
Ятагарасу праздновали три события, связанные с рождением ребенка: кладку – когда мать откладывала яйцо; вылупление – когда птенец выбирался из яйца спустя три месяца насиживания; и очеловечивание – когда он впервые принимал человеческий облик.
В день кладки радовались тому, что мать благополучно снесла яйцо, ее поддерживали, поскольку ей еще предстояло его насидеть. Но в посемейные книги в строку даты рождения заносился именно тот день, когда птенец выбирался из скорлупы, – его и праздновали наиболее пышно у всех сословий.
Младенцы ятагарасу чаще всего погибали именно при вылуплении. Нередко случалось так, что птенец, не сумев разбить скорлупу, остывал, так и не увидев солнечного света. Когда скорлупа только начинала трескаться, птенцу помогали мать или нянька-наседка, но даже если они слишком торопились, то птенец сразу слабел. Вот почему праздновали вылупление, когда младенец, преодолев все трудности, благополучно выбирался из яйца.
Однако для аристократов пребывание в птичьем облике считалось постыдным, и на этой стадии с ребенком не мог увидеться даже его отец. Обычно месяца через три малыш уже начинал принимать человеческий облик, поэтому пышнее всего праздновали очеловечивание, объявляя об этом во всеуслышание.
Наследница вылупилась чуть раньше, чем надо, и все волновались, вырастет ли она здоровой. К счастью, птенец развивался отлично и на днях наконец научился оборачиваться.
Нацука расстроился, узнав, что родилась девочка, однако после первой же встречи изменил свое отношение и стал часто навещать племянницу, осыпая ее подарками.
Обычно такое запрещалось, но и Итирю, и Тихая прибегали тайком взглянуть на малышку, и в конце концов даже покинувший гвардию Сумио пришел поприветствовать ее.
И только Юкия, хоть и присылал положенные подарки на все три церемонии, почему-то упрямо не желал приближаться к девице. Наконец за ним отправили Акэру с приказом непременно привести своего капитана во дворец.
– Его Величество сейчас у дочери. Он приказал, чтобы ты наконец пришел выразить свое почтение.
– Но я…
– Хватит уже. Иди скорее.
Похоже, Юкия все еще ходил в ту темную пещеру, пропитавшуюся запахом сгоревших тел его товарищей. Конечно, если бы кто-то заподозрил его в этом, он в ответ бы только рассмеялся. И все же Акэру был уверен, что, увидь Сигэмару нынешнего Юкию, очень бы опечалился и обеспокоился.
В Сиондзи, куда Юкию притащили почти силком, из комнаты доносился веселый смех. Услышав его, он застыл на месте. Лицо его оставалось строгим, в глазах читался страх.
– Нет, я все-таки лучше не пойду.
– Ты ведь уже здесь! – удержал его друг и громко объявил: – Прибыл Юкия!
Изнутри тотчас открыли. В дверях стояла старшая сестра Акэру, которая взяла на себя воспитание Девицы из Сиондзи.
– Очень вовремя! Молодая госпожа как раз изволила проснуться.
– Мы можем войти?
– Я больше не буду сердиться, – рассмеялась Масухо-но-сусуки, но, посмотрев на безмолвного Юкию, посерьезнела.
Тот слегка поклонился, однако глаза на даму не поднял.
– Прошу, входите. – Без лишних слов и в то же время мягко сестра пригласила Акэру и его друга внутрь.
В комнате светло. Дверь в сад была открыта, и задувал приятный ветерок. Под крышей, как это принято у простого народа, повесили стеклянный колокольчик фурин, и он легонько позвякивал на ветру, словно льдинка, создавая ощущение прохлады.
У сплетенной из бамбука колыбели стоял Золотой Ворон с супругой и развлекали младенца. Никто бы и не подумал, что это аристократической семейство – они выглядели просто как молодые супруги.
– Ну наконец-то, бессердечный ты тип! – шутливо сказала Хамаю, и Юкия тихо извинился.
В эту минуту Акэру подумал, что Надзукихико, словно в противоположность Юкии, с рождением дочери оживился и его мимика стала намного богаче. Теперь правитель был больше похож на обычного ятагарасу. Неизвестно, как это отразится на Ямаути и жителях страны, но сам Акэру очень радовался такому изменению.