Дафнис и Хлоя
Шрифт:
Дафнис, только что заметил яблоко, полез на дерево, как ни разубеждала его Хлоя. Видя, что он не слушает просьб ее, она оставила его и вернулась к стаду. А Дафнис взлез на вершину дерева, сорвал яблоко, поднес Хлое и молвил:
— Девушка! прекрасные летние дни вскормили это яблоко. На прекрасном дереве выросло оно. Солнце его позлатило, судьба сберегла. Мог ли я допустить, увидев его, чтобы оно упало на землю, чтобы стада, проходя, растоптали его, чтобы ползучий гад осквернил его ядом, или чтобы, оставшись там, в высоте, на диво всем, оно было испорчено временем? Афродите дано было яблоко, как награда за красоту, — и тебе я дарю его, как залог твоей победы. Судья богини был пастухом, и я — пастух.
Молвив так, опустил он тихонько яблоко за одежду, на грудь
Книга четвертая
В те дни прибыл из Митилены раб, посланный к Ламону господином его, с вестью, что он намерен приехать незадолго до виноградного сбора, чтобы видеть, не причинило ли какого-нибудь вреда нападение Метимнийцев. Уже летний зной сменила прекрасная осень. Ламон готовил все к приему господина и заботился, чтобы взоров его ничто не оскорбило: очистил родники, чтобы вода их была прозрачна, очистил двор от навоза, чтобы дурной запах не потревожил господ, привел в порядок сад, чтобы он услаждал их взоры.
Этот сад был красоты чудесной, великолепия царственного. Расположенный на высоком месте, имел он одну стадию в длину, четыре плетра в ширину, образуя продолговатый четырехугольник. Здесь виднелись деревья всевозможных родов — яблони, мирты, груши, гранаты, фиги, маслины. Рядом вились лозы, свешиваясь гирляндами с яблонь и груш, и гроздья, уже янтарные, соперничали с другими плодами. Кроме плодовых деревьев, были кипарисы, лавры, платаны и сосны. По ветвям их, вместо лоз, извивались побеги плюща, и гроздья его, уже черные, напоминали виноград. Плодовый сад находился внутри и был защищен отовсюду деревьями, не приносящими плодов, которые окружали и покрывали его, образуя непроницаемую стену. И все обнесено было невысокою каменною оградой. Каждое дерево росло на свободе, не мешая соседям, так как стволы расположены были правильно, на некотором расстоянии друг от друга; и только вверху ветви соединялись, смешивая листву. Все сделала природа, и все, в то же время, казалось, совершенным произведением искусства. Здесь были и цветники: одни из цветов выросли сами, другие были посажены. Садовник заботился о розах, гиацинтах, лилиях; а фиалки, нарциссы, маргаритки росли, никем не посеянные. Здесь летом была тень, весной цветы, осенью плоды и во всякое время года неизъяснимое очарование.
Между деревьями открывался далекий вид на равнину, где можно было отличить пастухов, пасущих стада. Взоры отрадно покоились на море и кораблях, стоявших у берега — новое наслаждение, которое увеличивало прелесть этого места. В самой середине сада, на перекрестке двух аллей, пересекавших его вдоль и поперек, возвышался храм бога Вакха с жертвенником. Побеги плюща обвивали мрамор алтаря; колонны были затканы виноградными лозами. На внутренних стенах художник изобразил подвиги Вакха — рождающую Семелу, уснувшую Ариадну, закованного Ликурга, растерзанного Пентея. Здесь можно было видеть и поражение Индийцев, и превращение Тирренских мореходов. Всюду — сатиры, попирающие гроздья, всюду — вакханки, пляшущие хороводами. Художник не забыл и Пана: козлоногий сидел на скале, играя на флейте, и под мерную песню его, сатиры скакали в точилах, вакханки плясали.
Таков был сад Дамона. Он заботился о нем усердно, очищал от сухих ветвей, подымал поникшие лозы, украшал изваяние Вакха цветами. Ключ, найденный Дафнисом, питал цветники. То был в самом деле «ключ цветов», хотя его и назвали ключом Дафниса. Ламон велел сыну получше откормить коз, думая, что хозяин, после долгого отсутствия, пожелает видеть стадо. Но Дафнису нечего было бояться: он знал, что достоин похвалы, так как удвоил стадо: волк не похитил ни одной козы, и они были толще овец. Тем не менее, желая снискать особое благоволение господина, от которого зависела женитьба его на Хлое, он посвящал стаду все свои труды и все свое внимание. Раньше обычного времени выходил с ними в поле, домой возвращался позже. Два раза в день водил на водопой; отыскивал жирные пастбища. Наделал
Среди этих трудов, застал их второй вестник из города, с приказанием, как можно скорее окончить сбор винограда. Он говорил, что должен остаться, пока не выдавят сладкого вина, потом ехать в город, и вернуться с господином ко времени сбора последних плодов. Этому вестнику, которого звали Евдром (Быстроногий), — ибо обязанное его состояла в быстром беге, — оказали радушный прием. Тотчас приступили к делу: собрали виноград, выдавили, слили вино в бочки. Но лучшие гроздья оставили на ветках, чтобы городские жители могли насладиться, как бы некоторым видом и подобием виноградного сбора.
Когда Евдрому пришла пора вернуться в город, Дафнис сделал ему много подарков, предложил все, что может дать козий пастух: прекрасные сыры, молодого козленка, белую овечью шкуру с длинною шерстью, чтобы укрываться зимою в дороге. Евдром, восхищенный, поцеловал Дафниса, обещал похлопотать за него у господина и ушел в дружеском расположении. Дафнис же остался, погруженный в беспокойное раздумье, вместе с Хлоей. Бедный мальчик, до сей поры привыкший видеть только овец, коз, поселян и Хлою, первый раз должен был предстать пред лицо господина, которого знал лишь по имени. Она была тоже в немалой тревоге за Дафниса: чем то еще, думала, кончится свидание с хозяином? И свадьба их пробуждала в ней опасения: боялась она, чтобы все не рассеялось, как дым, как сон. Теперь, целуясь, они так прижимались друг к другу, как будто хотели слиться в одно существо. Но поцелуи были печальны, объятья тревожны, словно хозяин уже приехал, и страшась, желали они укрыться от взоров его. Скоро новая беда увеличила их тревогу.
По соседству жил волопас, именем Лампис, который также сватал Хлою и поднес Дриасу множество подарков, чтобы склонить его к согласию. Догадываясь, что Дафнис женится на Хлое, если получит согласие, искал он средства лишить их милости хозяина. Зная, что господин в особенности любит сад, Лампис решил осквернить и опустошить его. Рубить деревьев не смел, — стук топора мог бы его выдать. Лампис предпочел уничтожить цветы. Однажды ночью перелез через ограду и начал их рвать, ломать, топтать ногами, как дикий вепрь. Потом скрылся, никем не замеченный. Утром Ламон пошел в сад полить цветы ключевой водой. Когда увидел он обезображенный цветник, отчаяние и запустение — злое дело врага, а не вора, то разодрал свою одежду и стал призывать богов на помощь, испуская громкие вопли. Миртала бросила то, что у нее было в руках, и прибежала к нему. Дафнис, который уже выводил коз на пастбище, вернулся, и все, при виде этого несчастия, начали стонать и плакать.
Конечно, по поводу цветов такое горе было бы чрезмерным: причиной их слез был страх перед господином. Впрочем, даже постороннего человека огорчило бы это зрелище: все было разрушено — виднелись только черные, влажные комья разрытой земли, да цветы, случайно спасшиеся от гибели, все еще блестели яркими красками, все еще были прекрасны, хотя лежали на земле, умирающие. И пчелы реяли над ними, с непрерывным жужжанием, как будто оплакивая злое дело. Ламон стонал в отчаянии:
— Горе, горе мне! О, мои бедные розы — как они сломаны! Мои грядки фиалок — как они растоптаны! Мои гиацинты и нарциссы вырваны с корнем! Придет весна, а они уже не будут зеленеть, придет лето — а они не распустятся; и осенью никто не наплетет из них венков. О, Вакх, покровитель наш, ужель тебе не было жаль этих бедных цветов, твоих милых соседей, которыми так часто мы украшали голову твою? Как мог ты допустить, чтобы на глазах у тебя ломали их, топтали ногами? Что теперь делать? Как показать господину обезображенный сад? Что подумает он, увидев это запустение? Повесит бедного старика на сосну, как Марсия! Может быть, повесит и Дафниса, подумав, что это козы растоптали цветник.