Дагда – бог смерти

Лединский Николай

– Ну, каждому свое … – философски рассудил Варфоломей. – Что до меня, так лучше коллекционировать зеленые фантики, чем старорежимные бляшки из отходов цветмета.

– Как знать, как знать… – в тон ему ответил Василий. – Ну, ладно, дружба есть дружба.

– Это точно. Дружба есть дружба, – с готовностью подтвердил отставной коллега.

На этом разговор закончился, и друзья, договорившись о взаимопомощи и обмене информацией, расстались.

Разговор закончился, а вот вопросы, напротив, только начинались. Варфоломей, оставшись один, погрузился в раздумья.

«– А что с ней случилось?

–

Ей отсекли голову».

Вдруг всплыл в памяти диалог из старого фильма про мушкетеров.

Графине Солсбери отсекли голову на плахе. Призрак просит о возмездии. Бурчилиной отрезало голову на рельсах…

Варфоломей передернул плечами.

Чертовщина какая-то. Свихнуться можно!

Очень велик был соблазн поверить в некую таинственную, мистическую связь между этими событиями, в некое предначертание, реализовавшееся таким чудовищным образом.

Но Варфоломей не поддался соблазну и не позволил себе залететь в мистические дебри.

Бред! А если это умелая инсценировка, плод изощренной фантазии умного и хитрого преступника? Инсценировка, рассчитанная на такого вот впечатлительного человека, как я… Ну, уж нет, будем разбираться по порядку.

Поразмыслив, Варфоломей выделил несколько основных вопросов. Откуда у гражданки Бурчилиной портрет графини Солсбери? Имеет ли он отношение к трагедии на железнодорожной платформе? Связано ли происшедшее с этой странной надписью?

Но на этом загадки не заканчивались, с каждым часом их становились все больше и больше.

Загадки загадками, но контракт с клиентом был уже подписан и задаток получен, а посему Варфоломей решил, что для разъяснения всех этих, мучивших его вопросов, конечно же, необходимо прежде всего отправиться в этот злополучный дом.

Дом, разумеется, на первый взгляд, оказался самым обыкновенным. В городе немало таких зданий, возведенных в послевоенные годы пленными немцами. Варфоломею порой казалось, что, занимаясь в неволе подобным строительством, они попросту отыгрывались за свое поражение в войне. Эти примитивные, построенные из самых дешевых материалов, коробки, может, и вписались бы в затерянный бюргерский городок Вестфалии, но в Петербурге они выглядели слишком уныло. Поначалу в отличие от старых петербургских домов с их дворами-колодцами, с их парадными и черными лестницами, с их мрачными подворотнями, мансардами и чердаками, с их глухими брандмауэрами, эти строения, возведенные с немецкой педантичностью и аккуратностью, казались слишком незатейливыми, бесхитростными, и уж наверняка лишенными каких-либо тайн и загадок. Здесь все было на виду. Но постепенно стены их пропитывались сырым, гнилостным петербургским воздухом, лестницы, разрушаясь, теряли свою геометрическую расчерченность, крыши под бесконечно моросящими дождями оседали и начинали течь, дворы, незаметно обрастая каким-то сараями, убогими гаражами и помойками, редкими беседками, которые тут же становились пристанищем местных пьяниц, обретали свои тайные закоулки, и дома эти, оставаясь изгоями на петербургской земле, казалось, начинали мстить людям своей неухоженностью, отверженностью и запустением. Правда, в последнее время начали появляться крупные фирмы, которые, выкупив такой дом, меняли внутри все инженерные системы, заново штукатурили, ставили пластиковые окна, надстраивали мансарды, покрывали крыши черепицей и устраивали вокруг аккуратный зеленый палисадник. Получался не дом – загляденье! Но и использовался он уже не под жилье, а под большой представительский офис той самой фирмы, которая его выкупала. Там же, где продолжали жить люди, все оставалось по-прежнему. О капитальном ремонте этих домов никто и не помышлял, поэтому они продолжали ветшать и разрушаться.

Один из таких домов и предстояло посетить Варфоломею. Найти его не составило труда. Сыщик окинул здание взором и почесал в затылке.

Да-а… Как говорится: «Без слез не взглянешь…»

Трущобы, настоящие трущобы! Распахнутая дверь ближайшей к нему парадной поскрипывала на одной петле. Перед крыльцом когда-то были ступеньки, но сейчас от них осталось одно воспоминание, и представляли они собой нечто труднопреодолимое для человека, попавшего сюда впервые. Здесь можно было легко свести счеты со злейшими врагами, просто заманив их под любым предлогом сначала войти, а потом выйти из парадной, желательно под покровом ночи: многочисленные переломы разной степени тяжести были бы обеспечены. В подъезде прочно держалась застарелая, въевшаяся в стены вонь, образованная запахами отсыревшей штукатурки, позавчерашних щей, кошачьей мочи и чего-то еще не поддающегося описанию.

Как-то в одной газетной статье Варфоломей наткнулся на фразу, остановившую его внимание: «Трущобы страшны тем, что порождают трущобную психологию. Здесь все дозволено». Теперь эта фраза вновь всплыла в его памяти.

Все-таки не только по одежде судим мы о людях, но и по жилищу. Заходя в грязную парадную или в пестрый от надписей лифт с подпаленными кнопками, видя беспощадно разломанные почтовые ящики, невольно думаешь: а не является ли человек, к которому ты идешь, активным участником и создателем всей этой мерзости? И если нет – то почему он это безропотно терпит? И стоит ли вообще иметь с ним дело, если он живет в такой парадной? «Разруха – не на улицах, – как некогда точно подметил булгаковский профессор. – Она в головах, голубчик. В головах!».

Конечно, Варфоломей не мог не понимать, что многие люди обречены здесь жить, порой с самого своего рождения и до смерти, вовсе не по своей воле. Поражало его другое: как быстро порой обитатели таких жилищ смиряются с подобным существованием, привыкают к нему, считают его естественным.

Однако дело есть дело. Варфоломей стал медленно подниматься по лестнице. На подоконнике между этажами ему бросилась в глаза какая-то шевелящаяся куча пестрого тряпья. Он прошел было мимо, но вдруг услышал позади себя:

– Эй, мужик! Ты к кому идешь-то?

Варфоломей оглянулся. Нечто бесформенное, пребывающее на подоконнике, оказалось человеком мужского пола, давно небритым, в спортивных штанах кричащей расцветки, с головой завернувшимся в ветхое, грязное одеяло и определенно находившимся под кайфом. Правда, хоть и с некоторой натяжкой, взгляд его все же можно было назвать осмысленным. Высунувшейся из-за пазухи Варфоломея Лельке этот сомнительный тип сразу не понравился, и она раздраженно хрюкнула.

– О! – тут же радостно воскликнул парень. – Да ты, никак, крысу сюда приволок? Нам чужих не надо, у нас своих хватает! – довольный своей шуткой, он заржал. – Сам-то ты кто такой будешь?

– Да по делу я, – нехотя ответил Варфоломей.

Связываться с неприятным субъектом ему, конечно, не очень хотелось, но с профессиональной точки зрения даже такая пустая болтовня могла оказаться полезной. Он отлично знал по опыту, что иногда как раз от таких вот придурков и зависит успех расследования: они ничем не заняты, вечно повсюду слоняются и, естественно, нередко подмечают и выбалтывают детали, незамеченные другими.

Конец ознакомительного фрагмента.